Читаем Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена полностью

Утром нас накормили великолепным завтраком. Канадская тихоокеанская железнодорожная компания не только предоставила нам поезда, но и кормила нас в пути, словно самых обычных пассажиров. Еда была отменная. Мы начали свой завтрак с овсяной каши, затем последовали жареные сосиски, бекон, омлет, белый хлеб, масло и мармелад, – и все это мы могли есть в любом количестве. Вежливые официанты, которым помогали наши охранники, следили, чтобы всего было достаточно. Наконец, сам повар прошелся по вагонам, чтобы лично убедиться в том, что нам нравится приготовленный им завтрак. Позже наши охранники сказали нам, что повар был канадцем немецкого происхождения, и, может быть, поэтому он так стремился накормить своих «дальних родственников».

За все время нашего путешествия от Галифакса до озера Верхнее, которое заняло три дня и четыре ночи, нас кормили точно так же. Поскольку делать в поезде особенно было нечего, мы в основном занимались тем, что ели. Как только заканчивался один прием пищи, тут же на подходе был следующий. К несчастью, в бочке меда всегда бывает ложка дегтя: на этот раз ею оказался тот факт, что для пущей безопасности канадцы сняли двери у каждой уборной и поставили перед ней часового, и каждый раз, заходя в уборную, я испытывал чувство неловкости.

Раз уж мне случилось затронуть такую деликатную тему, стоит, наверное, рассказать о том, что представляет собой извечную загадку для всех далеких от моря людей: «Как вы обходитесь, когда субмарина погрузилась, а вам вдруг захотелось?..» Наших летчиков, к примеру, это всегда интересовало куда больше, чем все остальные технические проблемы, возникавшие на субмарине. На самом деле разгадка тут весьма проста. После использования туалета над сиденьем унитаза опускается крышка, закрепляющаяся винтами, нажимается рычаг, а затем с помощью ручного насоса или компрессора отходы жизнедеятельности устремляются в море. Если лодка погрузилась на большую глубину, а у вас под рукой только ручной тормоз, вам придется работать, как рабам на галерах, так как внешнее давление возрастает примерно на одну атмосферу через каждые 30 футов. Главное, покрепче закрутить крышку унитаза, иначе все нечистоты хлынут в лодку.

Часовые, охранявшие нас, были из демобилизованных солдат. Караульная служба, судя по всему, была для них в новинку, и, несмотря на наличие оружия, они чувствовали себя не очень уверенно. Конечно, можно было бы с легкостью разоружить их и захватить поезд, но наказание за это полагалось серьезное. Мы не хотели прибегать к насилию. Мы хотели исчезнуть, не привлекая к себе внимания. Другими словами, мы были настроены весьма миролюбиво, но, несмотря на это, в нашем вагоне произошел неприятный инцидент, который мог окончиться весьма плачевно.

Нам не разрешалось вставать с места без разрешения охранников, но обычно они смотрели на наши перемещения по вагону сквозь пальцы. Но был у нас в вагоне один охранник – олицетворение самодурства. Однажды мы решили сыграть в карты, и капитан Бергеманн встал, чтобы присоединиться к группе игроков. Охранник в грубой форме велел ему оставаться на своем месте и направил на Бергеманна ружье с примкнутым штыком. Бергеманн спокойно отвел штык в сторону, тогда охранник толкнул Бергеманна. Тот не выдержал и ударил охранника. Мы немедленно отняли у него оружие, опасаясь, что он может сгоряча наделать глупостей.

Второй охранник, стоявший в другом конце вагона, наблюдал за этой сценой, но не считал нужным вмешиваться. Мы попросили его позвать офицера, чтобы уладить инцидент. Он так и сделал, но, к несчастью, явившийся к нам канадский лейтенант был так пьян, что едва держался на ногах. К тому же он принялся орать и размахивать пистолетом перед носом Бергеманна. Ситуация накалялась, и мы с Асмусом, обменявшись многозначительными взглядами, придвинулись ближе к лейтенанту, чтобы в случае чего разоружить его. К счастью, в этот момент появился полковник Стетхем.

Он прогнал пьяного офицера и потребовал объяснений. Рассказав ему об инциденте, мы пообещали, что подобного больше не случится. Полковник повеселел и сразу позабыл о случившемся.

Охранник, получивший удар в челюсть, оказался незлопамятным человеком, и вскоре у нас с ним установились вполне дружеские отношения. Вскоре к нам с Асмусом присоединился пробравшийся из другого вагона фон Верра. По памяти мы совместными усилиями нарисовали план местности. По нашим подсчетам, к рассвету мы должны были оказаться в Монреале. Очевидно, мы должны были спрыгнуть с поезда либо перед Монреалем, либо сразу после того, как минуем его. В большом городе легко затеряться, а потом уже можно было перебраться в Соединенные Штаты.

Обсудив детали побега, фон Верра пожелал нам спокойной ночи и отправился в свой вагон. Как обычно, он собирался бежать один, а мы с Асмусом решили попытать счастья вместе. Рано или поздно поезд замедлит ход настолько, что мы сможем выпрыгнуть из окна, а снег, покрывавший землю, должен был смягчить наше падение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное