Читаем Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена полностью

Однако добродушный полицейский и не думал подозревать своего попутчика, его глаза все время были устремлены на дорогу. Он принял на веру историю, рассказанную фон Веррой, и захотел узнать подробности. Фон Верре часто доводилось слышать истории наших подводников, и теперь он без труда мог удовлетворить любопытство полицейского, в красках описав ему, как якобы был торпедирован его корабль, как он затонул и как спаслись выжившие. Полицейский с интересом выслушал историю, состряпанную фон Веррой, говорившим на ужасной смеси английского, голландского и французского языков. Поскольку французский язык был широко распространен на территории между Квебеком и Онтарио, фон Верра и полицейский без труда понимали друг друга.

Фон Верра встревожился, когда этот достойный человек начал интересоваться планами своего попутчика на будущее. На этот раз фон Верра решил не упоминать своего дядюшку из Оттавы, опасаясь, что полицейский по доброте душевной предложит подвезти его к дядиному дому.

– Я немного разбираюсь в машинах, – сказал фон Верра. – Попробую найти в Оттаве работу на эту зиму, может, устроюсь шофером или в какой-нибудь гараж. А летом попытаю счастья на Великих озерах.

Полицейский нашел этот план весьма дельным.

– Может быть, я смогу помочь вам, – радушно сказал он, и в этот самый момент фон Верра не на шутку испугался, что сейчас последует вопрос о документах. Даже в Канаде для того, чтобы устроиться на работу, нужно было предъявить документы. К счастью, полицейский не стал развивать эту тему.

Вскоре полицейская машина уже ехала по улицам канадской столицы. Сначала она показалась фон Верре большой деревней, в которой там и сям возвышались довольно вычурные административные здания, впрочем, пейзаж за окном фон Верру не очень интересовал. Сейчас ему больше всего на свете хотелось избавиться от дружеской опеки полицейского. Он упомянул о проблеме с английскими деньгами, и, услышав это, полицейский вдруг заговорил официальным голосом.

– Вы должны были обменять деньги еще в Галифаксе, – строго сказал он, но фон Верра тут же рассказал ему очередную сказку о том, что он едва успел на ночной поезд и у него совсем не было времени на то, чтобы поменять деньги. Поверив в это, полицейский сменил гнев на милость.

– Вон там, на углу, банк, – сказал он, и машина въехала во двор полицейского участка.

«Чертовски хорошая идея насчет банка, – с облегчением подумал фон Верра. – Главное, выбраться отсюда».

– Пожалуй, я прямо сейчас и отправлюсь в банк, – сказал он и вылез из машины.

«Совсем скоро к ним поступит информация о побеге немецких военнопленных, – подумал фон Верра, – да еще и с описаниями внешности».

Он пожал руку дружелюбному полицейскому.

– Увидимся завтра, – сказал он. – Буду признателен, если вы поможете мне с работой. Спасибо за все!

И, весело махнув рукой, фон Верра ушел. Больше он этого полицейского никогда не видел, но последовал его совету насчет банка. Однако там его ждал неприятный сюрприз: только управление ВМФ имело право менять для моряков валюту.

– Есть ли у вас книжка моряка? – поинтересовались в банке.

– Разумеется, – заявил фон Верра и для вида полез в карман. Продолжая энергично рыться в карманах, он отошел от стойки, а потом незаметно выскользнул из банка.

Здесь его охватили дурные предчувствия. Деньги вселяли в него уверенность, а теперь вдруг выяснилось, что он не сможет ими воспользоваться. Более того, если у того полицейского есть голова на плечах, ему не составит труда сложить два и два и связать этого странного голландца с сообщением о побеге немецких военнопленных, то есть полиция будет знать, что фон Верра уже в столице. А это, в свою очередь, означает, что он должен как можно скорее выбраться отсюда. Теперь его целью стала река Святого Лаврентия, и чем скорее он доберется до нее, тем лучше.

Фон Верра знал, что к югу от Оттавы река превращается в границу между Канадой и Соединенными Штатами. У шофера почтового фургона на приборной доске лежала карта, и фон Верра успел тщательно изучить ее. По другую сторону реки лежал штат Нью-Йорк, там он будет в безопасности. Поэтому фон Верра решил отправиться в Оттаву. Скорее всего, его будут искать в Монреале, возле которого он совершил побег, и большой мост через реку Святого Лаврентия будет под наблюдением. Но это не важно, ведь в районе Монреаля территория за рекой не была территорией США, которая начиналась выше по реке. От Оттавы до реки Святого Лаврентия было около шести миль.

На ближайшей заправочной станции фон Верра спросил, как попасть в Оттаву.

– Шоссе номер шестнадцать, – ответили ему и махнули в сторону дороги, тянущейся из города.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное