Читаем Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена полностью

Для начала фон Верра прошел немного вниз по течению, чтобы отойти от Прескотта, и только потом вышел на берег. К этому времени видимость была не более 20 ярдов, и, когда фон Верра ступил на лед, он чувствовал себя не очень уютно, но медлить было нельзя. Он не знал, какова была ширина реки в этом месте – может быть, 500 ярдов, может, 1000, а может статься, и больше. Как он поймет, что идет кратчайшим путем к другому берегу, а не делает крюк вверх или вниз по течению? На другом берегу не было никакого ориентира, на который он мог бы полагаться. Однако фон Верра вскоре перестал волноваться по этому поводу. «Настоящий летчик рождается с компасом в голове», – подумал он и решительно направился к другому берегу. К счастью, лед был припорошен снегом, иначе фон Верре трудно бы пришлось в его сапогах с гладкими подошвами. Он нашел на берегу палку и ею время от времени проверял лед впереди себя. Лед казался таким же прочным, как мостовая, и все-таки фон Верре все время казалось, что он слышит шум воды. Подбирая куски льда, валявшиеся вокруг, он принялся бросать их вперед, прислушиваясь к звуку падения. Когда они падали с глухим стуком, фон Верра знал, что можно двигаться вперед. Но вот одна ледышка с громким всплеском упала в то, что, несомненно, было водой.

Может быть, это была лунка, оставленная кем-то из рыболовов? Фон Верра швырнул вперед еще несколько кусков льда, но все они явно плюхнулись в воду. Не оставалось никаких сомнений – впереди была открытая вода. Фон Верра продвигался вперед с большой осторожностью и, наконец, увидел воду. Моряки говорили ему, что в это время года река Святого Лаврентия полностью замерзает, так что ее легко можно пересечь по льду. Однако прямо перед собой фон Верра явственно видел полоску воды. Он не знал, что лед на реке Святого Лаврентия специально разбивали ледоколами для того, чтобы она оставалась судоходной.

Может, попытаться переплыть этот канал? Каждый день в течение четверти часа фон Верра с мрачным упорством плавал в бассейне с ледяной водой на борту «Герцогини Йоркской», собираясь впоследствии совершить побег, прыгнув с корабля в воду, но судно направлялось в Галифакс, поэтому фон Верра отказался от своего плана. Теперь же его закалка могла, наконец, пригодиться. Но эта черная ледяная вода выглядела пугающе, кроме того, он не знал, как долго ему придется плыть. Фон Верра решил оставить это на самый крайний случай. Сначала надо попытаться найти лодку. Он повернул обратно к канадскому берегу и после некоторых поисков обнаружил там лодку.

Это была довольно тяжелая рыбацкая лодка, вытащенная на берег. В лодке фон Верра нашел доску, с помощью которой он безуспешно попытался сдвинуть лодку с места, потом перешел к корме, подставил плечо и, упершись ногами в землю, попробовал еще раз. Через некоторое время с него градом катился пот. Потом лодка немного подалась. Мало-помалу фон Верра вытолкал ее на лед. Это заняло у него час тяжкого труда, кроме того, время от времени фон Верра останавливался не только для того, чтобы сделать передышку, но также чтобы увериться, что его не застанут врасплох. Очень может быть, что полиция каждую ночь патрулирует берег реки. При первом же знаке опасности фон Верра готов был залечь в ложбинке неподалеку.

Фон Верра рассчитывал, что по льду лодку толкать будет легче, но на деле оказалось даже тяжелее, чем волочить ее по земле, потому что к этому времени он совсем обессилел, ноги его скользили по льду и он сам отталкивался от лодки вместо того, чтобы толкать ее вперед. По его подсчетам, до открытой воды оставалось около 300 ярдов, на это у него могла уйти вся ночь, поэтому фон Верра решил сменить тактику. Сняв свой шарф, он пропустил его через железное кольцо на носу лодки, а другой конец обвязал вокруг груди. Уподобившись волжским бурлакам, фон Верра постепенно подтащил лодку к воде. От этих физических упражнений он совсем взмок, но лицо и уши скоро остудил холодный ветер, и они онемели. В ту ночь фон Верра обморозил себе уши и в течение нескольких недель после этого вынужден был носить повязку.

Тянуть лодку вперед было неимоверно тяжело, но фон Верра собрал последние силы и призвал на помощь всю свою силу воли. Вскоре он почувствовал себя совершенно измотанным, и его продвижение, и без того медленное, замедлилось еще больше, однако он стиснул зубы и продолжал двигаться вперед. Оставалось совсем немного. Из последних сил он тащил и тащил лодку по льду. «Я сделаю это, – бормотал фон Верра. – Я сделаю, даже если это будет последнее, что мне доведется сделать».

И он сделал это.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное