Обратный эффект санкций. Как санкции меняют мир не в интересах США

Мало кто в Вашингтоне осознает, что евро используется в мировой торговле так же активно, как и доллар США: оба удерживают примерно по 40 % рынка[520]. Неплохой показатель для валюты, которой всего два десятка лет. Стремительный рост курса евро с момента его полного введения в обращение в 2002 году не должен удивлять. Европа является крупнейшим экспортным рынком для 80 стран и вторым по величине игроком в мировой торговле (после Китая, но выше Соединенных Штатов)[521]. Эта зона с единой валютой является мировым лидером по входящим и исходящим потокам иностранных инвестиций. Здесь расположены четыре из семи крупнейших мировых нефтяных компаний. Кроме того, блок располагает обширной и хорошо действующей банковской системой. Дополнительное преимущество для международных компаний состоит в том, что санкции ЕС не являются экстерриториальными: даже если компании, не базирующиеся в Евросоюзе, используют евро, они не обязаны соблюдать европейские санкции.

Эти факторы могут объяснить, почему доллар США и евро находятся наравне, когда речь идет о торговле — краткосрочной деятельности. Однако в сфере долговых обязательств и валютных резервов, которые обычно находятся во владении гораздо дольше, королем остается гринбек: в долларах США номинировано около 60 % мировых долговых обязательств и валютных резервов, в то время как в евро — примерно 20 %[522]. Это отражает проблему доверия: в течение последних двух десятилетий финансовые инвесторы часто полагали, что евро скоро исчезнет. Делать длительные ставки на достаточно новую валюту, которая иногда выглядела так, будто может потерпеть крах — слишком большой риск для многих инвесторов.

Новейшая история Европейского союза — это череда кризисов, включая греческую долговую эпопею, опасения по поводу устойчивости государственного долга Италии и совсем недавний Брексит. Кроме того, Евросоюзу не хватает бюджетного союза, что означает отсутствие солидарности между государствами-членами в финансовых вопросах. Учитывая высокий уровень задолженности многих южных стран ЕС, это может вызывать тревогу у осторожных инвесторов. Еще хуже то, что до недавнего времени не существовало общеевропейских государственных облигаций; управляющим фондами, желающим добавить европейские долговые обязательства в свои портфели, приходилось покупать отдельные облигации Франции, Италии, Германии, Испании или Португалии. Однако пандемия коронавируса означает, что все меняется.

Вспышка эпидемии поставила европейскую экономику на колени, высветив необходимость повышения сплоченности между более богатыми (северными) и более бедными (южными) странами-участницами. В 2020 году Европейский союз создал спасательный фонд в размере 900 млрд долларов, чтобы помочь слабым членам справиться с экономическим спадом этого года. Для финансирования фонда блок выпустит долговые обязательства со сроком погашения более чем через три десятилетия — в 2058 году. Помимо экономического эффекта, который влечет эта схема, она является мощным символом: государства — члены ЕС дают понять, что намерены держаться вместе в долгосрочной перспективе. Перед лицом столь сильных политических обязательств инвесторам все труднее утверждать, что евро может исчезнуть.

Этот спасательный фонд ЕС, вероятно, усилит глобальное влияние евро и в другом отношении: начнется объединение государственных долговых обязательств различных стран-членов. В октябре 2020 года появилась первая общеевропейская облигация на сумму 100 млрд евро [523]. Она имела огромный успех и привлекла самое большое количество заявок, когда-либо зарегистрированных на европейских финансовых рынках[524]. Это означает, что постепенно формируется европейский рынок облигаций, объем которого может сравняться с объемом долговых обязательств США[525]. Преобладание казначейских облигаций США в качестве мирового средства сбережения, вероятно, начнет уменьшаться.

Вызванные пандемией меры социальной дистанции также заставили Европейский центральный банк ускорить реализацию планов по созданию цифровой версии евро, следуя по стопам китайцев[526]. Кристин Лагард, председатель Европейского центрального банка (ECB), надеется, что цифровой евро удастся ввести к 2025 году[527]. Соблюсти такие амбициозные сроки, скорее всего, не получится. Однако направление движения Европы очевидно: блок хочет получить выгоду от того, что он стал первой западной державой, серьезно инвестировавшей в развитие цифровых валют. Со временем европейская цифровая валюта поможет союзу бросить вызов глобальной гегемонии доллара США[528].