Нередко образ Пушкина ассоциировался с наиболее романтическим из поэтов — Байроном, эталоном романтического певца. В Пушкине видели последователя английского барда, подражателя. При упоминании Байрона само собой вспоминалось имя Пушкина, а произведения русского поэта нередко вызывали по ассоциации образ автора «Паломничества Чайльд Гарольда». Призыв «...Вдохновенного Байрона Почтим и сердцем и душой» ведет к упоминанию о почитаемом русском пиите:
Утверждения, что Пушкин «...Пред новым, грозным легионом... Везде летает за Байроном...» варьируются на разные лады и получают широкое распространение.
Были ли реальные основания для подобных параллелей? В юности Пушкин действительно был очень увлечен английским бардом. Со временем он все более критично подходил к оценке байронизма. Почитая мятежный его дух (которым восхищались и декабристы), вольнолюбие, противостояние любым формам деспотизма, Пушкин отвергает романтический субъективизм Байрона, однообразие характеров и героев. Поэт преодолевал «байронизм» уже в южных своих поэмах. В «Цыганах», в «Кавказском пленнике», в «Бахчисарайском фонтане» хотя и в романтическом духе, но заострены темы и проблемы русской жизни. В пушкинских героях угадывались черты современников поэта, ставились актуальные для русской жизни вопросы. Но чтобы отойти от «байронических» стереотипов в оценке своеобразия пушкинского таланта, нужна была особая проницательность, ею обладали лишь немногие из современников поэта (о таких оценках его творчества скажем ниже). Заметим, что представление о Пушкине как о продолжателе и подражателе Байрона получило широкое распространение.
Это объясняется отчасти тем, что рано закрепился и далее фактически остался неизменным образ Пушкина-романтика. Даже в отзывах, подчеркивавших своеобразие натуры и творчества поэта, внимание прежде всего обращалось на те особенности, которые свойственны романтическому певцу.
Современники читали, переписывали, запоминали наизусть каждое новое стихотворение поэта. Им восторгались. Ловили также и всякую новость о самом поэте, о жизни его за пределами Петербурга и Москвы. Каков он? Что любит? Чем увлекается? Сколь ни были подробны и обстоятельны слухи, сообщения в прессе, рассказы и т.д.— они не удовлетворяли в полной мере неутолимое желание увидеть поэта наяву, воочию. Недаром признано — лучше один раз увидеть...
Мы, люди конца XX века, привыкли воспринимать живописные портреты прошлого (а тем более начала прошлого столетия) как аналоги фотографии, как подобия почти документальных свидетельств эпохи, предшествовавшей изобретению светочувствительной пластинки. Мы доверяем живописцу, полагая, что он верно отразил облик портретируемого. Но что означает в таком случае «верно»? Автор прекрасной книги о Моцарте Г. В. Чичерин точно заметил, что из многих портретов выдающегося деятеля искусства мы обычно отдаем предпочтение тем, которые соответствуют в наибольшей степени нашему пониманию творчества, внутреннего мира и личности портретируемого. Живописец, создавая портрет (портрет с французского переводится как изображение «черта в черту», «черта за черту»), предлагает свое толкование поэта. Он оценивает прототипа, соотнося свои наблюдения с принятым в обществе представлением о типе художника, поэта, о том, каким ему надлежит быть в жизни и творчестве. Такой естественный для восприятия портрета вопрос, похож ли изображенный на самого себя, должен решаться с учетом тех задач, которые ставил автор портрета, а также признанных во время создания портрета представлений об эталоне творческой личности. Не лишнее сопоставить отзывы современников, первых зрителей и ценителей портрета, лично знакомых с прототипом. При всем том прижизненные портреты А. С. Пушкина воспринимаются всеми поколениями уже более полутораста лет как особо ценное достояние. Они — свидетельства очевидцев, живые, непосредственные отзывы о нем его окружения. Таково отношение к портретам поэта, созданным Ж. Вивьеном, В. Тропининым, О. Кипренским, П. Соколовым, Г. Гиппиусом, Т. Райтом, П. Челищевым, Г. Чернецовым. Хотя, при общей схожести, у каждого из них «свой Пушкин»[53]
.