Образ, бережно хранимый: Жизнь Пушкина в памяти поколений

В те же годы наметились крены в сторону, противоположную вульгарному социологизму. Так, в однотомнике сочинений Пушкина под редакцией Б. В. Томашевского, выпущенном в 1936 году для массового читателя, во вступительной статье В. А. Десницкого «Пушкин и мы» утверждалось, что он был более европейцем, чем русским. Эволюция Пушкина была представлена как движение «к мировоззрению французского буржуазного либерализма эпохи реставрации и июльской монархии». Эти ошибочные суждения получили критическую оценку в печати.

Н. П. ГАВРИЛОВ. Пушкин. 1938.

И. Ф. РЕРБЕРГ. Пушкин в Болдине. 1936.

Большое значение имели появившиеся в то время биографические труды о Пушкине Б. В. Томашевского, Н. Л. Бродского, Л. П. Гроссмана.

Работа Б. В. Томашевского носила цель популяризаторскую. Ценным, однако, явилось обращение широко эрудированного и талантливого ученого-пушкиниста к непроясненным в то время вехам политической биографии поэта, его мировоззрению в динамике естественного развития. Формирование пушкинского вольнолюбия Томашевским рассмотрено в связях с фактами русской жизни и влиянием на юного поэта идей французских просветителей, революционных движений на Западе. Пристальное внимание уделено развитию взглядов, прежде всего политических, в последекабристский период жизни Пушкина. Верность поэта юношескому свободолюбию утверждается не априорно, но раскрывается сложный, противоречивый характер динамики социально-политических воззрений, включавший надежды на реформаторскую деятельность Николая I и разочарование в них, тяжкие размышления о путях ликвидации крепостного права. Пушкин, по представлениям Б. В. Томашевского, не видел возможностей для революционного переворота и не находил тех общественных сил, на которые мог бы опереться сам. В итоге к концу жизни он приходит к полному социальному одиночеству[216].

Узловые проблемы биографии поэта затрагивал в обширнейшем исследовании, обстоятельно и обильно документированном, Н. Л. Бродский[217]. Творческая жизнь поэта и его общественная деятельность показаны в нем на фоне важнейших социальных событий России и Западной Европы. Биографические подробности рассматриваются с позиций их влияния на творческие импульсы, на появление художественных замыслов. Много внимания уделяется психологическому состоянию поэта на разных жизненных этапах. Для характеристики душевных движений широко привлекаются письма, мемуары современников, официальные документы. Используется для этих целей и весьма тонкий, проницательный семантический анализ стихов. Так, глубокое раскрытие особенностей лексического строя «Стансов», определение точного значения слова «льстец» в пушкинскую эпоху послужило основанием для раскрытия выраженной в стихотворении политической позиции поэта. Все же задача создания яркого, индивидуализированного образа Пушкина в многообразии проявлений его богатой личности, в динамике на фоне конкретно-исторических условий оказывалась нерешенной ни в упомянутых уже работах, ни в большой «биографической хронике» Л. П. Гроссмана[218].

В годы подготовки к широчайшему чествованию памяти поэта в изобилии появлялись разножанровые труды с попытками «угадать живого Пушкина» (подобную задачу в самом начале века ставил В. Я. Брюсов). По-своему решали ее С. Я. Гессен и Л. Б. Модзалевский в оригинальном труде «Разговоры Пушкина», вышедшем в 1929 году. Они собрали щедро рассыпанные по воспоминаниям о поэте подробности его речевого общения, свидетельства его остроумия, блеска его рассказов. Иным был подход В. В. Вересаева в много раз в то время переиздававшемся труде «Пушкин в жизни». Вересаев явился основателем биографического монтажа как жанра пушкиноведения. Но в методологических установках он следовал провозглашенной некогда первым биографом поэта П. Анненковым идее о «двух Пушкиных», о несоединимости в едином образе представлений о нем как о поэте и человеке. Исходя из признанного им «поразительного несоответствия между живою личностью поэта и ее отражением в его творчестве», В. Вересаев дробил и просеивал факты, свидетельства современников, подбирая и конструируя из отдельных элементов тот облик, который соответствовал его схеме. По ней поэт представал циником, «в вопросах политических, общественных, религиозных... был неустойчив, колебался, в разные периоды был себе противоположен... эти все вопросы слишком глубоко не задевали его»[219]. Ошибочность концепции В. Вересаева была показана пушкинистами[220].