Образ, бережно хранимый: Жизнь Пушкина в памяти поколений

В годы подготовки ко Всесоюзному пушкинскому празднику в издательстве «Academia» был выпущен роман «Евгений Онегин» с иллюстрациями, которые стали важной вехой на пути к постижению Пушкина советским читателем и зрителем. Известный художник Н. В. Кузьмин представил Пушкина рассказчиком, автором широчайшей «энциклопедии русской жизни». Поэт оказался, таким образом, главным героем, участником всех описанных им событий. Сорок пять пушкинских изображений на страницах книги. Целая галерея портретов: вот поэт с Онегиным, в театре. Вот вместе с Кавериным, с Дельвигом, с декабристами, с барышнями Тригорского. Он в разных уголках страны — в Москве и Петербурге, на юге, в парке Царского Села. Пушкина видим мы гуляющим, за письменным столом, в экипаже, в санях... Вот удивительный рисунок — на нем Пушкин изображен Кузьминым таким, каким представил поэта Кипренский, а портрет этот разглядывают юноша и девушка, современники художника.

В. А. ФАВОРСКИЙ. Пушкин-лицеист. 1935.

Н. В. КУЗЬМИН. Пушкин и Каверин. 1928—1933.

По признаниям искусствоведов, автор иллюстраций к роману открыл новую страницу художественной пушкинианы. В рисунках Кузьмина — особый, неподражаемый темп, «динамизм штриха, стремительная скоропись, намеренная незавершенность, оставляющая место фантазии читателя»[224]. Но еще более поражало зрителей в середине 30-х годов удивительное проникновение в характер Пушкина, чувство сопричастности жизни поэта. Это было новым в те годы. Как же создавались иллюстрации и портреты? Об этом рассказал позже сам художник. Для нас же это не просто увлекательная история, как обретал Кузьмин способность по-новому прочитывать роман Пушкина. В строках воспоминаний художника — яркий и точный рассказ о самом духе того времени. Н. В. Кузьмин в числе других деятелей искусства и ученых был членом так называемой «необъявленной Пушкинской академии». В конце 20-х — начале 30-х годов в квартире пушкиниста М. А. Цявловского или же у писателя В. В. Вересаева на дому проводились ежевечерние «пушкинские бдения». Собирались на них почитатели пушкинского таланта для «медленного чтения» «Евгения Онегина». Бывали на них писатели, художники, актеры Художественного театра. «Случалось,— отмечал Н. В. Кузьмин,— что за весь вечер прочитывали всего одну строчку. Каждое слово переворачивалось и так, и эдак, комментировалось, вызывало множество литературных, биографических, исторических ассоциаций. При неожиданном повороте иное пушкинское слово и выражение приобретало вдруг особое сверкание. Это был богатейший по сведениям и идеям курс по Пушкину... Тридцатые годы, предшествовавшие 1937-му юбилейному пушкинскому году, были отмечены особенным подъемом в нашем пушкиноведении...»[225]. Художник вспоминает также, что появление в те годы каждого выпуска многотомного труда В. В. Вересаева «Пушкин в жизни» (он выходил отдельными книжками) ожидали с нетерпением, как продолжение увлекательного романа. Этой же теме была посвящена уже упоминавшаяся нами книга «Живой Пушкин» Николая Ашукина. «Меня увлекала,— писал Н. В. Кузьмин,— новизна этого активного подхода к иллюстрированию... Преодолеть, иллюстрируя «Онегина»... оперный штамп, освободить в сознании читателя роман Пушкина из-под наслоения оперных образов было одной из задач иллюстратора»[226].

В этом рассказе точно запечатлен дух тех лет, времени, которое отмечено общим стремлением приблизить поэта читателям, а со стороны художественной интеллигенции — желанием постичь Пушкина-человека и Пушкина-творца, оценить по достоинству мощь и силу его гения. Потому-то художники нередко обращались в те годы за помощью к ученым, ученые же вырабатывали новые основания пушкиноведческих исследований. Укреплялись тогда же связи и общие устремления деятелей науки и искусства. Они состояли прежде всего в том, чтобы помочь публике увидеть «живого Пушкина», услышать его голос...

Обращает на себя внимание частое обращение художников тех лет к биографии Пушкина. Мы уже отмечали, что наиболее популярными становились темы, которые в предреволюционные годы трактовались искаженно. Это — дуэль, ее предыстория, трагедия гения в царской России, одиночество поэта. «Что он думал, одинокий, Подставляя пуле грудь, Отправляясь в недалекий, Но уже последний путь?» — спрашивал поэт А. Коваленков в стихотворении «Путь на Черную речку»[227].

Н. В. КУЗЬМИН. Пушкин в Болдине. 1930.

Общим было стремление авторов произведений о Пушкине проникнуть в строй мыслей, чувств поэта. Не всегда хватало знаний, опыта и даже традиций. Многие стихи тех лет несколько декларативны и схематичны. «Мы любим Пушкина за то, что Пушкин он»,— восклицал М. Рыльский. Обращаясь к Пушкину, Б. Корнилов писал: