Образ мира в тексте и ритуале

Šibum šibovala,
Хлыстом хлестала,
Kamen kamovala,
Камень камовала,
Trnom trnovala,
Терном терновала,
Bičom bičovala,
Бичом бичевала,
Hižom hižovala,
Домом домовала,
Klopom klopovala,
Лавкой лавковала,
Stěnom stěnovala,
Стеной стеновала,
Knigom knigovala.
Книгой книговала.
Grěhom grěhovala,
Грехом греховала,
Božom božovala,
Лаской ласкала,
Bogom bogovala,
Богом боговала,
Sinom sinovala,
Сыном сыновала,
Bratom bratovala,
Братом братовала,
Decom decovala,
Детьми детовала,
Mater matovala,
Матерь матевала,
Vujcem vujcevala,
Дядею дядевала,
Kumom kumovala,
Кумом кумовала,
Listom listovala,
Листом листовала,
Světom světovala,
Светом световала,
Jezuš Ježuvala,
Езус езувала,
Ludem ludevala,
Людьми людевала,
Možom možovala,
Мужем (мужчиной) мужевала,
Ženom ženovala,
Женой (женщиной) женовала,
Batom batovala
Колотушкой колотила

[Štrekelj 4: 467, № 8122]; тот же текст из того же рукописного источника в несколько искаженном виде опубликован в сборнике [HNP: 272].

Известный словенский собиратель и исследователь Карел Штрекель включил этот текст в раздел «Профессиональные (производственные, stanovske) песни», а составитель кайкавского сборника – в раздел «Легкая лирика», однако, хотя об обрядовых или иных функциях этой песни ничего не сообщается, кроме того, что ее поют обычно при пастьбе скота, она оставляет впечатление магического текста со всеми признаками повышенной поэтической «организованности».

В севернорусских свадебных причитаниях обращают на себя внимание случаи противоположного характера, а именно – примеры номинализации целых предикативных конструкций (фраз). Например, в плаче, обращенном к сосватанной дочери, мать горюет о том, что рухнули ее надежды на помощь дочери в старости: «И все я думала, печальная головушка, / И посидишь да ты во красныих во девушках /<…)/ И будешь скоро безответно послушаньице: / И у стола будешь, невольница, стряпеюшкой, / И за ставом будешь умильна мне-ка ткиюшка, / И безответна на работе работница, / И будешь летна мне, горюше, водонощичка, / И будешь зимня на гумни да замолотщичка, / И будешь баенна родителям истопщичка…» [Барсов 1997/2.: 301]. Хотя сами по себе отглагольные имена: послушаньице, стряпеюшка, ткиюшка, работница, водонощичка, замолотщичка, истопщичка – в принципе соответствуют стандартной для русского языка семантической модели имен деятеля, отклоняясь от нормы лишь в отношении формальной структуры (вида основы и выбора суффикса) и нетипичной для имен такого типа уменьшительной формой, тем не менее эти имена вместе с зависимыми от них актантами воспринимаются как «свободные» трансформации предикативных конструкций: (ты) будешь летом мне носить воду > будешь летна мне водонощичка, (ты) будешь зимой на гумне молотить > будешь зимня на гумни да замолотщичка, (ты) будешь баню родителям топить > будешь баенна родителям истопщичка. При этом сирконстанс глагола (обстоятельство времени летом, зимой) автоматически трансформируется в адъектив отглагольного имени деятеля (носить воду летом > летний водонос); а объект действия (вода, баня) либо встраивается в отглагольное имя по стандартной для литературного языка модели (носить воду > водонос), либо также преобразуется в адъектив (баню топить > банный истопник).