Образ России в современном мире и другие сюжеты

Еще один вопрос для будущих решений – отношения «молодых» писателей с европейской, французской жизнью слова, культуры, воздействие на них французских писателей. Роль этого цивилизационного «зазора», естественно, не могла не быть очень существенной (сюрреалисты, М. Пруст, А. Жид, Л.-Ф. Селин и др.). Канадский литературовед Л. Ливак написал хвалу эмигрантскому опыту «молодого поколения». Из того, что мы знаем реально о нем – из текстов Поплавского, Газданова, Набокова (беру самых ярких) этого не следует, «не вытекает». Не была эмиграция «художественным благословением», не превзошли они «прежнюю привязанность к родине»[348].

Сказать так – расписаться в том, что не читал книг писателей, о которых пишешь. Что уж говорить о Газданове, всю жизнь писавшем по-русски! Приведем шестой из «Неправильных ямбов» Набокова, написанных во второй половине 50-х годов:

Есть сон. Он повторяется, как томный
стук замурованного. В этом сне
киркой работаю в дыре огромной
и нахожу обломок в глубине.

И фонарем на нем я освещаю

след надписи и наготу червя.
«Читай, читай» – кричит мне кровь моя:
Р, О, С, – нет, я букв не различаю.[349]

Лукавил Набоков. Потому и написал эти стихи, что слово «Россия» жгло память.

Приведем суждение Г. Адамовича: «Запад сиял перед ней [русской эмиграцией. – В.З.] во всем своем прочном, многовековом ореоле <…> Но если бы нас спросили: то ли это, что вы имеете? – ответ был бы: нет, не то. Дома на Западе мы не были»[350]. И никак не слилась «идеальная модель русского писателя воедино с идеальной фигурой писателя послевоенной французской литературы»[351].

Как вообще можно подобные выводы делать, когда война всех разбросала, а кого и уничтожила?! Никак не вмещается русский эмигрантский писатель во французскую «рамку», и не потому, что она плоха, а потому что был другим и остался другим.

Больше теоретического опыта из русской младоэмигрантской литературы можно извлечь, если подходить к ней, понимая всю уникальность ее неискоренимого внедомного, детерриториального положения. Русские, в отличие от коренных французских писателей, всегда продолжали оставаться в зазоре и на сквозняке различных культурных тенденций. Они выпали из своей национальной «ячейки», но не прикрепились к другим, в том числе и многие из тех, что перешли на другой язык. Трещина раскалывает сознание Набокова до конца дней его. Эти люди, лишившиеся своего пространства, люди цивилизационного пограничья, оказались обреченными на скитальчество, на жизнь в промежутке, в гостинице, на постоялом дворе (как и прожил всю жизнь Набоков), всегда быть везде и нигде, отчего в творчестве получалось нечто совсем неожиданное.

И вот самым странным образом в 1930-е годы в Западной Европе, когда модернизм в классическом виде еще в самом расцвете, в русской эмигрантской литературной среде намечается префигу рация событий, которые займут арену мировой культуры гораздо позже во второй половине XX в. На мой взгляд, Набоков предвосхищает ситуацию постмодернистскую, так, как она может развернуться у писателя «мейнстрима», а Газданов – другую ситуацию, ту, что проявилась в творческих исканиях так называемых постколониальных, а можно сказать, и постимперских, писателей с типичными для этого ряда писателей уже упоминавшимися концептами промежутка, безместности, внедомности, детерриториальности, надтерриториальность, нахождения в зазоре, в лиминальном положении («ни там, ни сям» и т. д.). И оба они, Набоков и Газданов, до времени вписываются в еще одно, возникшее уже на наших глазах в процессе глобализации, явление транснациональной, или еще по-иному, – «гибридной» литературы как результата межкультурных взаимодействий. Этой ситуации, если использовать современную западную терминологию, соответствуют такие творческие типы, как «международные писатели», «всемирный человек», «новый космополит». В каждой из этих оценок есть своя доля правды для характеристики и Газданова, и Набокова, писателей, которые уже тогда вписываются в культурную парадигму эпохи глобализации, оформившуюся к концу XX – началу XXI в. В самом деле, разве далек Газданов от «постнациональных» писателей? Ведь он не думал о «русской идее», не рассуждал о судьбах России, был вписан в иное, «разнородное» культурное поле и писал отличную прозу на русском языке.