Образ врага

– Вполне можно было обойтись звукозаписью, – заметил полковник МОССАДа Яков Берштейн, просмотрев пленку на большом экране в своем просторном кабинете, – мимика здесь не видна, проанализировать психологические реакции невозможно. А фотографий ее у нас и так есть в достаточном количестве. Но вообще, Аркадий, надо сказать, чтобы там вмонтировали камеру как-то иначе. На всякий случай.

– Да, конечно, они послушают, – хмыкнул Кантор, – не наше помещение, у нас там права птичьи. Они трясут в своей каморке наркоманов, им нужен глаз под потолком.

– Ладно, черт с ней, с камерой. Пусть торчит где угодно. Так почему ты не спросил Воротынцеву про американца? Если я тебя правильно понял, весь твой хитрый план с задержанием на шоссе и штрафом был направлен именно на разговор об американце. Кстати, скажи, пожалуйста, а что бы ты стал делать, если бы она не порвала квитанцию и заплатила штраф?

– Исключено, – покачал головой Кантор, – ни один нормальный человек в такой ситуации платить не станет.

– Однако ты бы отлично выглядел, если бы она оказалась ненормальной и заплатила, – ехидно заметил полковник.

– Ну, я и так выглядел отлично, – засмеялся Кантор, – я честно, вежливо извинился перед возмущенной женщиной: бюрократический абсурд существует в любом государстве, и в России его не меньше, чем в Израиле. А про американца я раздумал спрашивать, когда ребенок назвал имя Сергея Бренера. Я-то ждал, что она попытается связаться с Вилли Барретом, я не сомневался, что она обратится именно к нему. Больше-то не к кому. А тут – бабах, Сергей Бренер! Хотел бы я посмотреть, какое было бы у вас лицо, полковник, если бы вы оказались на моем месте.

– Удивленное, – рассмеялся Берштейн, – у меня было бы ужасно удивленное лицо. Хорошо, что я не оказался на твоем месте. Ты у нас ведь артист, небось и бровью не повел.

– Я понял, что ее больше ни о чем нельзя спрашивать, надо срочно отпускать. С извинениями. – Аркадий Кантор уселся на ручку кресла и принялся пощипывать короткие жесткие усы. – Там двое в самолете ее ведут и в Москве будут вести очень плотно. Но знаете, сегодня утром я получил ответ от нашего агента из Москвы. Воротынцева Алиса Юрьевна в восемьдесят третьем году была завербована КГБ. Вербовал ее майор Харитонов.

– Хорошие новости. – Полковник тихо присвистнул. – Ей было двадцать, чем она занималась в то время?

– Училась в Архитектурном институте. Информация получена из спецкартотеки Лубянки, часть которой три года назад удалось перекачать в компьютер, доступный нашему агенту. Там зафиксирован факт согласия на сотрудничество, число, подпись, фамилия и звание вербовщика. Все.

– В те годы пытались вербовать каждого десятого советского гражданина, особенно из интеллигенции, из студенческой среды, – заметил полковник, – но из тех, кто давал согласие, далеко не каждый добросовестно стучал. Бывало, вербовка носила случайный, формальный характер. Мне приходилось ловиться на эту удочку не раз, когда я работал с делами эмигрантов из бывшего Союза.

– Да, но обычно в картотеке имеются какие-то дополнительные данные. Причины вербовки, предполагаемый характер информации. А здесь – ничего. – Кантор сполз с подлокотника в кресло, откинулся на мягкую спинку, прикрыл глаза. – Беда в том, что я послал запрос на нее три дня назад, когда был зафиксирован ее контакт с американцем. А ответ пришел только сейчас.

– Ну и что? Не вижу в этом никакой беды.

– Мои люди вели ее как профана, а не как профессионала.

– Понятно, – кивнул полковник, – и тебе кажется, она засекла наблюдение?

– Не знаю. С этой Воротынцевой я вообще ничего не могу понять. Первый шок у меня был ночью, когда ребенок выпалил имя Бренера, а она спокойно подтвердила факт своего давнего знакомства с сыном профессора. Именно тогда я и заподозрил, что она вовсе не пешка, а ферзь в этой игре. Мне даже пришло в голову, что не я ее прощупываю, а она меня.

– А тебе не пришло в голову, что профессионал не стал бы переть напролом и так рисковать? – улыбнулся полковник.

– Какой же здесь риск?

– Ну, предположим, связался бы ты с Сергеем Бренером, а он никакой Алисы Воротынцевой не знает, не помнит, в глаза не видел.

– Она подчеркнула, что они не виделись двадцать лет. Вот вы, например, можете навскидку, прямо сейчас, вспомнить кого-то, с кем двадцать лет не виделись?

– Сразу не смогу, но, если подумаю, вспомню.

– Сергей Бренер тоже вспомнил. Причем моментально, – усмехнулся Кантор, – я связался с одним из моих людей, работающих в охране семьи. Он придумал совершенно нейтральный повод, упомянул в присутствии Бренера ее имя. Тот заволновался, стал спрашивать: где она? Можно ли ее найти как-нибудь? Оказывается, они выросли в одной квартире, ходили в один детский сад, в одну школу. В общем, трогательная и совершенно невинная история. Подстроить, договориться заранее в такой ситуации просто невозможно. А для простого совпадения это как-то слишком сложно.