Образ жизни, который мы выбираем

Как мне заставить отдельного своенравного, озабоченного только собственными притязаниями индивидуума относиться с глубоким уважением к установленным границам и обязанностям? Может быть, мне самому сначала необходимо сделать открытые шаги по развитию в себе умения подчинять неупорядоченное своеволие некоему плану и ответственности в большом и малом, прежде чем я смогу приучать других к государственному порядку?

Этот вопрос должен задавать себе кондуктор на железной дороге и полицейский – точно так же, как и высший чиновник государства. Чиновник, давший обдуманный и положительный ответ на этот вопрос, успешно пройдет посвящение в свою профессию. А так называемая «карьера чиновников высшего ранга» начинается, собственно, лишь тогда, когда благодаря самоанализу и самовоспитанию на этот вопрос дается серьезный ответ.

13. Профессия политика

«…Нет никого, кто бы на службе этой живой и чистой душу сохранил». Эти слова Валленштейна (из одноименной драмы Шиллера) олицетворяют собой общее осознание чрезвычайных искушений политической карьеры. Столь же общим является утверждение, что в политике личная совесть вообще не имеет права на какое-либо внимание, потому что всякая политика, отказывающаяся решительным образом ставить эгоизм над всякими сомнениями совести во всех больших национальных и социальных вопросах, утонула бы в крови и насмешках. «Нам нужны люди, любящие отечество больше, чем свою душу», – сказал как-то один государственный деятель из Флоренции. Верно ли это, или, в конце концов, и отечество живет неподкупностью душ? Даже если эта неподкупность, казалось бы, ведет к гибели? И не зависит ли человеческое общество в самых глубоких своих основах от тех людей, кто лучше с честью проиграет, чем выиграет с помощью нечестных средств?

Мы не задаем вопрос: а что произойдет в будущем? Мы не строим никаких иллюзий относительно бессилия человеческой совести перед буйством великих политических страстей. Мы только спрашиваем: на чем в действительности зиждется подлинное, крепкое здоровье и работоспособность государственного сообщества? И мы ставим этот вопрос именно с реалистической точки зрения. Может быть, так называемой реальной политике не хватает последовательного реализма, позволяющего оценивать политические действия не по их сиюминутным эффектам, ослепляющим нас на большой сцене мировой истории, а по моральному разложению, производимому ими в глубинах народной жизни? Может быть, нравственные силы – это все же сохраняющие государство силы первого порядка, с которыми нельзя играть, не ставя под угрозу сами основы всей социальной жизни? И не теряет ли добросовестность, высмеиваемая в одной области, уверенность в своей правоте во всех других областях? Не заложена ли в учении о Страшном суде глубокая мысль о том, что в конце концов будет судимо все, что пытается пробить себе дорогу вопреки нравственному закону? И как быстро во всем мире близорукие решения реальной политики осуждаются и опровергаются Всемирным судом. Причем это происходит не на поверхности жизни, не пред лицом ощутимой катастрофы, а в глубинах действительности, где никакой показной успех уже ничего не значит и где только то признается творческим достижением, что действительно родилось из творческих сил души.

Услышав, что всемирная история – это Всемирный суд, современные люди, как правило, не могут отделаться от ощущения, что речь идет о чем-то из старых сказок, которыми пугают детей. Они согласятся с этой мыслью в крайнем случае лишь в том смысле, что Всемирным судом осуждается политика, повинующаяся нравственному закону: ведь в мировой истории успех всегда на стороне самых бесцеремонных героев. Или, как говорил прусский король Фридрих Великий: «Бог всегда на стороне сильнейших батальонов!»

И это утверждение совсем не так просто опровергнуть. Его всегда можно оправдать сиюминутным успехом и ощутимой пользой, получая из этих поверхностных впечатлений все новую и новую подпитку.

Но все глубокие умы рода человеческого склоняются перед громадной силой и значением законов, которые подсказывает нам совесть. Все великие провидцы с без-ошибочной ясностью ощущали, что в человеческом существовании, в конце концов, именно нравственные силы решают вопросы жизни и смерти народов. Религия, а также литература, поэзия, искусство преисполнены ощущения неотвратимой и страшной силы некоей высшей справедливости, проявляющейся в судьбах целых народов, грозящей всем, кто необуздан и не умеет хранить верности, проклятием и гибелью. Да, в истинном, глубинном сознании человечества все эти переживания представляются мощнее, реальнее и живее, чем все триумфальные крики в ознаменование сиюминутного успеха, чем весь блеск широкомасштабных акций.

И глубоко символично, что в Библии грехопадение ставится в центр человеческой истории, а все прочие события соотносятся с ним, получая оттуда свой свет и значение.