Обреченная

– Я… я не знаю, что сказать, – закончил он, посмотрев, наконец, на меня.

Почти целый день шел его допрос, и только тогда он удосужился обратить на меня взгляд. Я увидела, как его глаза набухают влагой. Он все гладил свой шрам.

– Как вы думаете, Ноа способна на убийство? – спросил Том.

– Возражение, – перебил Стюарт. – Домысел.

– Принято.

У моего отца был смущенный вид, он блуждал взглядом по залу.

– Что вы почувствовали, когда узнали, что Сара и ваш нерожденный сын мертвы?

– Возражение. Это не имеет отношения к делу, – снова вмешался Харрис.

– Протест отклоняется, – сказал судья. – Отвечайте.

Калеб снова посмотрел на Марлин. Из его правого глаза стекла слеза.

– Я был опустошен. Я словно бы потерял всех моих детей одновременно, – ответил он и немного помолчал, раздумывая. – Я действительно потерял сразу всех моих детей.

– Что вы знали о действиях Ноа в момент смерти Сары?

– Я знал, что она следила за Сарой. Она хотела, чтобы мы расстались.

Борозды, прочерченные на лице отца матерью-природой, стали глубже – каждая отражала десятилетие распада. Впечатление было такое, что нечто захватило его тело и выедало его изнутри, и впервые он показался мне старым.

– Мне так тяжело от всего случившегося. – Он снова отвел от меня взгляд и посмотрел на Марлин. – Я никогда не буду прежним.

Я не помню завершающих фраз. Я помню только то, что присяжные быстро вернулись по местам после того, как несколько часов просовещались.

Марлин Диксон сидела позади Тома Дэвиса, держа под носом расползающийся носовой платок, когда судья спросил, пришли ли присяжные к какому-нибудь заключению. Она по-прежнему была вся в черном, левая рука ее находилась под локтем мужа, и она высвободила ее, чтобы держаться сосредоточенно. Эта женщина даже сейчас носила поверх пиджака тот же самый большой золотой медальон. Он лежал между ее метастазными грудями, как медаль за мужество.

Несколько присяжных периодически поглядывали на нее, когда Винсент встал, чтобы огласить вердикт. Остальные сидели спокойно и как могли пытались избежать визуального контакта со мной, словно им было очень, очень жаль. Я помню, как Винсент развернул свой клочок бумаги, поскольку никак не мог запомнить слово «виновна»… А дальше… белизна…

Глава 20

В течение двух дней Том Дэвис продолжал вытаскивать людей из моей прежней жизни перед присяжными, чтобы устроить шоу, перед которым бледнело даже дело Лиззи Борден[24]. В начале слушаний в суд для дачи показаний вызвали мою мать. Дэвис вызвал ее повесткой, и даже несмотря на то что Мэдисон Макколл пытался склонить ее на мою сторону, представления нужного уровня у нее не получилось. Ее актерское мастерство подвело меня в самый нужный момент.

– Я проклинаю себя, – все говорила она, словно и вправду проклинала. – Если б я больше времени была с ней… Если б… если б…

Том дал ей платочек, и она промокнула нос, беззастенчиво флиртуя с ним, будучи под присягой. Она ни разу не заплакала, когда меня арестовали, или навещая меня в тюрьме (только один раз вскоре после моего ареста). Как только у нее вышли все деньги, она, как и остальные, признала меня виновной. И ни разу во время всего процесса – когда решали, виновна ли я и какое мне назначить наказание, – мать не вспомнила о моем отце в ванной и ноже, или обо всех тех случаях, когда она забывала вовремя забрать меня из дома Персефоны из-за кастинга для рекламы «Тайд», или «Хлорокс», или еще какого моющего средства. Или когда она оставляла меня наедине с моими бедами ради того, чтобы сбегать на свидание с Фельдшером Номер Один. Или когда застала меня в постели с Энди Хоскинсом и чуть ли не выдала мне медаль. Она покинула свидетельское место, ни разу не сказав, что любила меня.

Одним из первых свидетелей обвинения был офицер Вудсток. Он поднял правую руку, левую положил на Библию и поклялся говорить правду, только правду и ничего кроме правды. Одетый в свежеотглаженный костюм, он воспринимался серьезно, как любой человек, облеченный властью. Том Дэвис расспросил его о моем поведении при аресте, и детектив сказал, что я «не желала сотрудничать со следствием» – он употребил эти слова во время своих показаний столько раз, что можно было подумать, будто он читает роль, написанную сценаристом с чудовищно ограниченным словарным запасом.

– Она не желала подчиняться допросу. Она, – Вудсток сделал паузу, – не желала сотрудничать со следствием.

– Вы можете объяснить, что подразумеваете под этим? – спросил обвинитель.

Свидетель сложил руки и так шумно выдохнул в микрофон, что показалось, будто взлетает самолет.

– Во-первых, она постоянно пыталась с нами спорить. Затем, когда мы надавили, она сделала вид, что упала в обморок, чтобы мы прекратили ее допрашивать. Я видел такое прежде. Это попытка подорвать процедуру, ввести в заблуждение. По уставу мы должны прекратить допрос свидетеля и оказать медицинскую помощь. Но на самом деле это просто торможение процесса.