Обреченное начало

Теперь Дени дружил с Дебокуром. Они расставались только на время занятий — новичку отвели место в глубине класса. Дени больше не подходил к Пьеро на переменах, и Пьеро от этого немного страдал. Но он ничего не говорил и на уроках продолжал вести конспекты и записывать задания для друга.

Одноклассники не слишком жаловали Дебокура. Когда на занятиях он поднимал шум, то всегда пытался скрыться за чужие спины, и остальным это не нравилось. Но разговоры с Дебокуром растравляли душу Дени. Они казались ему непристойными, запретными, но, несмотря на это, доставляли удовольствие.

Прежде Дени никогда ни с кем не говорил на эти темы. Дебокур удивился, когда узнал, что он даже ничего об этом не читал. Они разговаривали на перемене, когда остальные ученики гоняли мяч.

— Ты не читал «Прелюдию плоти»? — спросил Дебокур.

— Нет. Это кто написал?

— Уже не помню. Забавная книжка.

— Не слышал.

— Жалко. Прочти.

— Я мало читаю. Родители разрешают читать только Финна и Эркмана-Шатриана.

— И все?

— И все. Ну и стихи.

— Наверное, Ламартина?

— Да.

— Ну бедняга!

Дени сделал вид, что рассматривает груду камней, куда упал мяч. Он правильно понял слово «бедняга» и пожал плечами.

— Не люблю читать.

— Я тоже. Но… Это забавно.

Дени подумал, что если бы он и стал что-то читать, то не обязательно это. Есть книги и поважнее. Он понял во время разговоров с сестрой Клотильдой, что знания его не велики. Он поклялся заполнить пробелы в образовании, спросил мнение отца Пределя. Отец Предель, его духовник, решил проблему за десять секунд:

— Ваши родители советуют вам, что читать, ведь так?

— Конечно. Но, скорее, они просто мне все запрещают.

— Они правы. Чтение редко бывает полезным юноше вашего возраста, оно извращает воображение. Вы приобретаете очень серьезное религиозное образование, оно формирует вас на всю жизнь и позднее позволит вам читать без опаски то, что сегодня вам запрещают ради вашего же блага.

Дени вернулся в класс слегка разочарованным. Чтобы читать тайком, нужно было покупать книги, а денег у него не было. Придется довольствоваться тем, что имелось в библиотеке: Финном и серией «Скауты Франции». Он по-прежнему будет очень многого лишен. Пробелы знаний этим не закроешь — его разговоры с сестрой Клотильдой и даже с Дебокуром тому подтверждение. Оба, каждый из них по-своему, считали его недоучкой. Он и впрямь не был по-настоящему сведущ ни в одном предмете. И в сознание Дени закралась мысль, что не все так совершенно в том механизме образования, к которому он был причастен.

Одновременно он осознавал, что получал какое-то нездоровое удовольствие от разговоров с Дебокуром — возможно, потому, что тот в какой-то мере восполнял пробелы в его знании жизни. Он дал себе слово обсудить это с сестрой Клотильдой, как только у него заживет лицо, а пока продолжал ходить повсюду следом за темноволосым парнем.

Дебокур рассказывал только те истории, которые произошли лично с ним, и большинство заканчивалось одинаково: девушки. Их у него уже было немало! И чего только он не вытворял с Моникой, когда они остались вдвоем в Бандоле на три дня! Дебокур описывал все в деталях, не чувствуя при этом ни малейшей неловкости, заговорщицки улыбаясь и подмигивая блестящими от удовольствия глазами.

Дени нужно было делать над собой усилие, чтобы поддерживать разговор. Он больше не смел ходить на исповедь. Вечером в постели он вспоминал то, что сказал о сестре Клотильде, и слова Дебокура возвращались к нему, словно ком грязи. Он проклинал себя за болтливость, но вместе с тем чувствовал, что действительно надеется в один прекрасный день стать любовником какой-нибудь женщины. У этой женщины — тонкие черты лица и большущие ярко-голубые глаза, в которых отражаются ее непорочные мысли… Дени пытался тут же отогнать от себя образ сестры Клотильды, но тот возникал снова, как только истории Дебокура начинали будоражить его воображение.

Во вторник Дени не причащался. В часовне ученики вставали в очередь за просфорой, которую давал отец Предель. Дени в одиночестве остался стоять у скамьи, смущенный, не решающийся поднять глаза от молитвенника. Когда во дворе воспитатель посмотрел на него, Дени почувствовал, как лицо его заливает краска, словно тот мог прочесть все его дурные мысли и увидеть то, о чем он грезит в постели.

Вечером Дени попытался молиться и не смог. Ему хотелось пить, он вышел из комнаты в темноте, чтобы налить на кухне в стакан воды. Когда он вернулся в кровать, мысли — ужасные мысли — навалились еще сильнее. Чтобы обрести равновесие, ему пришлось спрятать в ящик стола распятие из слоновой кости.

Самое страшное началось потом. Дени понимал, что, когда он думал о сестре Клотильде и воображал все, что могло произойти между ними, он прежде всего любовался собой — и он начинал испытывать отвращение к самому себе. Сестра Клотильда была чиста, а он запятнал ее. Но ведь раньше он не думал ни о чем подобном… Испытывая отвращение к себе и ко всему на свете, безуспешно пытаясь заснуть, он шептал через силу Ave.