Обреченное начало

На самом деле, именно из-за всего этого он не осмеливался больше видеться с сестрой Клотильдой, а синяки на лице — и он это прекрасно знал — были только предлогом. Прошли среда и четверг, а Дени даже не попытался сделать хотя бы шаг в сторону пансиона.

В четверг утром, во время службы, чувствуя, что опять останется в одиночестве на скамейке, Дени встал в очередь возле алтаря. Все оказалось проще, чем он предполагал. Он позавтракал дома, так что его грех и святотатство удвоились. Он не стал исповедоваться, хотя у него на совести лежали смертные грехи, и ничего не случилось. Дени почти не испытывал волнения, приближаясь к просфоре, он думал лишь о том, чтобы выглядеть естественно. Это оказалось нетрудно. Он вел себя непринужденно, и просфора показалась на вкус такой же, как обычно. Точно такой же — вязкой, пресной, липнущей к гортани. Благочинно опустив глаза, Дени вернулся на скамью, и вместе с остальными преклонил колени, закрыв лицо руками для молитвы. Он не молился, но убедил себя, что это не страшно. Совсем не страшно. Просто такой полезный опыт.

Затем Дени поднял глаза и увидел статую Мадонны из раскрашенного гипса. Неподвижная, безжизненная Мадонна. Он имел перед ней огромное преимущество. Он-то был живым, а она — гипсовой. Он жил и совсем не собирался умирать. Дени опустил голову, потом снова ее поднял. Мадонна по-прежнему оставалась неподвижной и безжизненной.

XIII

В среду после утренних занятий сестра Клотильда вывела учениц во двор, после чего вернулась в здание. Она думала о Дени, убеждая себя, что если станет думать о нем все время, очень настойчиво, то это будет звучать как мольба — он услышит и придет вечером.

На пороге приемной ждала посетительница. Женщина лет тридцати, худая, бледная, с кругами под глазами. Увидев ее, сестра Клотильда внезапно забыла о том, что Дени не приходил уже целую неделю и что, возможно, он больше вообще не придет. Последние недели, когда она гладила мальчика по волосам, боясь услышать шаги в коридоре, опасаясь, что дверь класса может внезапно открыться и на пороге появится кто-то из монахинь, ее постоянно, все сильнее и сильнее, мучила одна и та же мысль. Одна и та же мысль беспрестанно преследовала ее и не отпускала — даже теперь, когда рядом не было того, кто являлся причиной этой мысли… У входа стояла Мадлен и ждала ее. Сестра Клотильда бросилась к ней, воодушевленная своим планом, обдумывая на ходу, как лучше выразить свою просьбу.

— Мадлен, какой сюрприз!

Подруга обняла ее, как прежде, прижавшись к ее щекам своими острыми скулами. Она не изменилась за год, за этот долгий бесконечный год.

— Как ты? — сказала Мадлен, увлекая сестру Клотильду на натертую воском скамью исповедальни. — Я приехала из Ниццы утром и первым делом пришла повидаться с тобой. Ты в порядке? Как ты себя чувствуешь?

— В порядке, в полном. Но расскажи о себе. Ты надолго в город?

— На два дня, — сказала Мадлен. — У меня важная, очень важная новость. Из-за нее я и приехала.

Она смеялась, теребила юбку, нервно моргала, словом, вела себя, как обычно.

— Ну что ж, — сказала сестра Клотильда, — держу пари, ты выходишь замуж.

— Как ты догадалась?

Мадлен была разочарована, что не удалось произвести ожидаемый эффект. Но тут же снова заулыбалась, протянула к подруге руки и слегка качнулась всем телом.

— Не могу ни минуты сидеть спокойно, — сказала она, — я так счастлива. Я изменилась? Я так счастлива. Я тебя с ним познакомлю, когда ты приедешь к нам. Ты ведь к нам приедешь? Я остаюсь в Ницце до свадьбы, а потом мы будем жить в Па-де-Кале. Я ведь не изменилась, правда? Ты неважно выглядишь. Ты не должна так себя изнурять. Ты знаешь, что неважно выглядишь?

— Я немного устала.

Но Мадлен уже не слушала. Она встала, сделала несколько порывистых шагов, потрогала какую-то подвернувшуюся под руки безделушку, подошла к сестре Клотильде, поцеловала ее.

— Сперва у меня будет девочка. Мне всегда хотелось девочку. Если бы ты знала, как я счастлива. Ты сможешь приехать на венчание? Без белого платья, но все равно, все будет прекрасно. Что у тебя произошло за этот год? Ты знаешь, я о тебе думала, когда мы все это решили. Ты — мой друг. Ты вспоминаешь о прошлом, о нашем городе, о монастыре? Мы с тобой были самыми близкими подругами на свете. Я так счастлива, что со мной все это произошло…

Неужели она только и могла теперь твердить, что счастлива, очень счастлива, постоянно счастлива?

— Ты, как ребенок, — сказала сестра Клотильда, усаживая Мадлен рядом, чтобы она хоть минуту посидела спокойно. — Ты слишком много говоришь, и я уже не понимаю, что ты хочешь сказать.

И тут к ней вернулась ее навязчивая мысль.

— Значит, ты будешь жить в Па-де-Кале?