— Мы знаем, что вас возглавляют люди… Люди Забарьерья, — поправился переводчик. Но невольной оговорки никто не заметил. «Откуда они знают?» — с нарастающей паникой подумал Мэтхен. Неужто кто-то из погибших при прорыве периметра был лишь ранен, и теперь его допрашивают? Или… Сбит гравиплан Ярцева, и кто-то попал в руки врага живым? Впрочем, всё может быть и проще. Кто-то из расстрелянного караула мог передать сообщение о нападающих, или даже снимок. А уж чужие аналитики наверняка сделают правильный вывод, увидев боевой скафандр. — Они обманывают вас! Им нужно не благо жителей Подкуполья, а богатства и безнаказанность! Они сосланы в Подкуполье за преступления против Свободного Мира, и у нас пытались делать то же! Выдайте преступников — купите себе свободу и жизнь в Свободном Мире!
— Так что ж мы, сука, воюем?! — угрожающе произнёс низенький плешивый мужичонка, пару минут назад разжившийся автоматом. — Скрутить эту суку, сдать одинаковцам и вся недолга! Чего бояться, он же один!
Заворчали остальные. Стволы опускались, а у некоторых — поворачивались в сторону отряда Мэтхена. Забарьерцы молчали, только продолжал распинаться, рассказывая, как хорошо в плену и плохо на свободе, переводчик с громкоговорителем. Тут тебе и тирания, и грязь, и нищета, а в Свободном Мире, тишь, да гладь, да божья благодать. Тут — анархия и незащищённость, там — закон и порядок. Тут — голод, нищета и синтетическая баланда. Там — «горы колбасы, реки баланды, и права человека соблюдаются». И сделать-то, чтобы получить ко всему этому доступ, надо всего ничего. Только скрутить и выдать тех, кто возглавил налёт. Ладно, Хурсаг погиб — но можно выдать Стася, его правую руку, и этого проклятого чужака, одетого, как сами каратели. Его даже не жалко. Он ведь не свой. Он проклятый одинаковец.
Полтора десятка стволов развернулись в сторону Мэтхена. А ему вдруг стало всё равно — то ли придавил начинающийся болевой шок и кровопотеря, то ли просто стало наплевать. Их больше не поддерживают с воздуха. Ярцев улетел, или просто погиб. А врагов вокруг всё больше, судя по лязгу гусениц, они подтянули танки, и нет в руке гранатомёта, способного остановить бронированного монстра. Сожжён их собственный танк, погибли и бывшие танкисты. Сразу после сдачи всех перестреляют? Возможно, возможно даже, умом все понимают. Но так хочется верить, что это правда. И так не хочется погибать, когда вроде бы появился путь к спасению…
— А ну стоять! — скомандовал Стась, становясь рядом с Мэтхеном. Может быть, он понял, что пойдёт за компанию с Мэтхеном. Может, сообразил, что никаких колбасы и пойла не будет, а будут выстрелы в затылок где-нибудь в отвале. А возможно… Честно говоря, Мэтхену больше всего нравился третий вариант. — Стоять, я сказал! Пристрелю!
Рядом с Мэтхеном встали оставшиеся бойцы из Сафонова, даже Великанша Хухря, вопреки всему ещё не умершая от потери крови, подняла голову — и бессильно уронила её на руки-лапы. Светящаяся шерсть потускнела, сменила цвет на тёмно-вишнёвый: видно было, что жить Хухре осталось недолго.
— Стреляй в них, братцы! — взвизгнул тот, кто первым предложил выдать командиров. — Вали гадов!
Стрелять мятежники побоялись. Всё-таки двор был тесен, все у всех на виду. Начнётся стрельба — Мэтхена и его товарищей положат почти сразу, но и они успеют выкосить половину отряда. Именно теперь, когда появилась надежда на спасение, особенно неохота умирать.
— Стреляй! Уйдут же!
Стась вскинул автомат. Короткая очередь ударила в грязь у ног самых прытких. Они отступили, неуклюже попятились назад. Может быть, всё обошлось бы и без крови, но один из пятящихся посельчан вдруг споткнулся о какой-то камень, взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Именно в этот момент палец, лежавший на спусковом крючке ружья, непроизвольно дёрнулся. Ружьё ахнуло, вырываясь из рук — и Мэтхен увидел, как голова одного из его бойцов взрывается, будто внутрь сунули гранату. Безголовое тело постояло на широко расставленных ногах — и неуклюже осело в кровавую грязь. Но прежде, чем оно коснулось земли, автомат в руках Мэтхена ожил. Убить скотину! Убить их всех, предателей, готовых на всё, чтобы жить!
Грудь мужика с ружьём покрылась отметинами попаданий, обливаясь чёрной в свете пожарищ и прожекторов кровью, мутант опрокинулся навзничь. В следующий миг стреляли и Стась, и оставшиеся с Мэтхеном два бойца. Мужика, кричавшего, что надо сдаваться, опрокинули навзничь сразу несколько очередей. Стреляла, правда, по ногам и не прицельно, даже подобравшая автомат Хухря. Ещё один мятежник, воя и матерясь, опрокинулся навзничь, пуля начисто размозжила коленный сустав, но больше всего досталось предводителю. По странной случайности ни одна пуля не попала в голову, изодранное пулями тело ещё корчилось в грязи. Остальные замерли. Если им не хотелось погибать от рук чужаков, тем более не было желания стрелять в своих, и гибнуть от их пуль.