Обреченный

Потом она долго сидела почти без движения, прислушиваясь к скрипу ржавых педалей, вспоминая что-то, вскочила, потянулась, отряхнула от песка юбку. На асфальт набережной вышла уверенная в своей привлекательности девушка, свободная и жаждущая приключений. Она шла не торопясь, глядя прямо перед собой, закинув сумочку за плечо. На нее пялили глаза мужчины, ее пытались остановить фотографы и бульварные художники, ей свистели из торговых киосков. Она круто свернула в ту сторону, откуда доносилась музыка, поднялась по лестнице на пригорок, где было много белых столиков под пестрыми тентами, пахло шашлыками и перемигивались в такт музыке гирлянды раскрашенных лампочек. Она села на длинную полированную скамейку, закинула ногу на ногу и уже через минуту курила длинную ментоловую сигарету, которой угостил грузный человек в бежевых шортах, и односложно отвечала на какие-то вопросы, которые кто-то задавал. Потом ее пригласили за столик, заставленный бутылками шампанского, стаканами, картонными тарелочками с салатом, мясом и орешками, протянули пластиковый стаканчик и потребовали выпить до дна. Даше стало хорошо, она смеялась над шутками темноволосого человека, который назвался Эдиком, а человек в бежевых шортах стал вынимать из кармана мятые купюры и заказывать музыку. Он возвращался к столику уже под рев колонок, ссутулившись, согнув руки, и безостановочно тряс ими, приговаривая "Оба-на! Оба-на!" Эдик что-то рассказывал Даше на ухо, но она почти ни слова не понимала, невпопад кивала головой, неточным движением пыталась взять со стола бутылку, но Эдик опережал ее, сам наливал ей портвейна, при этом липкое пойло проливалось на стол, и посреди него уже блестела большая лужа, в которой раскисали окурки. А потом какой-то маленький человечек в черных брюках, черной рубашке, с черными волосами и таким же лицом выскочил на середину площадки, расставил в сторону руки и начал энергично танцевать. Он задевал и толкал других танцующих, и потому вскоре остался на площадке один. Он сделал шпагат, потом высоко подпрыгнул, обернулся в воздухе, задел чей-то столик. Упала и покатилась по полу бутылка, звякнули стаканы о бетон. Несколько парней вскочили со стульев, но не знали, что делать дальше, лишь только сжимали кулаки под столом. Черный человечек, наконец, закончил танец, подошел к стойке и взял еще несколько бутылок портвейна. Эдик наклонился к щеке Даши и сказал: "Кто если тебя обидит — мне скажи…" И она почувствовала, точнее, только теперь заметила, что тяжелая рука Эдика лежит у нее на колене, огромная, мохнатая рука, похожая на паука. Стойка, заставленная бутылками, мельтешащие лампочки, столики, черные лица плыли перед ее глазами, вино стало вдруг неприятным, от его запаха ее затошнило, она попыталась встать, но Эдик взял ее за руку и потянул вниз. Она снова села на стульчик, громко икнула, и все мужчины вокруг расхохотались, а ей стало нестерпимо жалко себя, она едва не заплакала, посмотрела по сторонам, чтобы найти кого-нибудь, кто бы ее пожалел, но не нашла в плывущем потоке черных лиц и лампочек ничего доброго и близкого ей.

— Мне надо выйти, — сказала она Эдику, медленно встала и потянула на себя сумочку, но мохнатый паук придавил сумочку к столу.

— Когда вернешься — заберешь.

— Там нужные мне вещи… Пожалуйста, я не надолго! — Она уже упрашивала Эдика, умоляла его. Он тоже встал, взял ее под локоть:

— Я провожу.

Даша первой спускалась по темным ступеням, пытаясь придерживаться за ветки кипарисов, чтобы не упасть, ее знобило, страх ледяной волной прошелся по груди. На освещенной набережной она заметила, что ее сильно пошатывает, прохожие смотрят на нее, им весело было глазеть на пьяную девчонку. Эдик молча шел рядом, не предлагая ей руку, будто вел ее под конвоем. Музыка осталась позади, и только море шумело рядом. По обе стороны причала горели огни, высвечивая силуэты рыбацких катеров. Вверху, под желтым диском луны, висела черная аппликация зубчатой крепостной стены. В узком окошке Консульского замка горел слабый красноватый свет. Если бы я могла запереться в этой башне на огромный засов, зашторить окна и выставить охрану с копьями и мечами, думала Даша, а самой лечь у камина на широкую жесткую постель и спать, спать, спать…

— Иди прямо, — сказал Эдик, показывая на вход в глиняный сарай с резким запахом хлорки. — Я буду тебя ждать здесь.

И он присел рядом на корточки.