Обреченный

Картофелина упала под ноги. Серые крошки остались на бороде и усах.

— Тогда, может быть, ты хочешь этого? — промурлыкала Маслина и скинула с себя халат.

— Браво! — крикнул Бор.

Маслина обняла привязанного к стене человека, провела руками по его худощавому телу.

— Ну, так что лучше? Быть распятым или любить? Молчишь? Молчи, молчи, несчастный… Бор, развяжи его, это безнадежный экземпляр.

Ласковый подал ей халат. Маслина вернулась на свое место, но есть не стала и отодвинула от себя тарелку.

— Прошу каждого самому помыть свои ложки! — сказала Галька.

— Как Гальке идти за водой, так ложки мыть самостоятельно, — проворчал Ласковый.

— Обреченный, — позвала Маслина. — Свои вещи ты можешь спрятать у меня в палатке.

— Там же и заночевать, — добавил Бор.

Маслина усмехнулась:

— Ты волен спать с кем хочешь.

Глава 13

Они шли по тропинке среди камней-сфинксов, запыленных сосен и кипарисов. Шелестов ударял канистры друг о друга. Получался звук, похожий на бой барабана: бум-бум-бум!

— А ну-ка, выше ножку! Тверже шаг! Слушать барабан!

Галька пылила по тропинке строевым шагом. Ее худенькие ножки в растоптанных серых кроссовках шлепали по гравию. Она изображала солдата. Парад принимали камни. Бум-бум, ать-два, бум-бум!..

— А далеко вода?

— В поселке!

— А если бегом?

— Нет, я плохо бегаю. — Галька остановилась, чтобы отдышаться. — Я уже три раза в больнице лежала. У меня сердце хреновое. Ну и хорошо! Зато умру молодой и красивой!

— А у меня травмированы мозги, из-за этого память девичья. Я тоже, наверное, долго не протяну. Или с ума сойду. Не знаю даже, что лучше.

— Лучше умереть! — крикнула она и побежала. — Умереть, сойдя с ума от любви!

Она остановилась, вытерла майкой пот со лба.

— А где тебя травмировали?.. На Войне? Бедненький, за что тебя? Но почему тебя, такого красивого и доброго? Почему злых не травмировало?

— И злых тоже, Галька. Всех без разбору.

— Давай не будем больше бегать, ладно? У меня в груди ёжики ламбаду танцуют.

Стемнело. Они сошли с горы и побрели по пустынному пляжу мимо ржавых грибков, прогнивших топчанов, облупленных и скособоченных раздевалок. Потом они вышли на асфальт. Цикады вразнобой тренькали, плавно входили в ритм и пели несколько секунд в унисон, и тогда казалось, что начинает качаться темный можжевеловый лес, и дорога, и гора, и море, вверх-вниз, трру-трры, вверх-вниз, тррым-тррум, дррынь-дррунь…

Галька остановилась, посмотрела вверх.

— Знаешь, что это за звездочка? — и ткнула в черноту пальцем.

— Не знаю.

Они опять замолчали. Вдруг Галька схватила его сзади за рубашку:

— Но, лошадка! Скачи!

— Порвешь майку! Да и седла у меня нет.

— Ну и что!

И Шелестов поскакал. Мы оба сумасшедшие, думал он, но как легко и хорошо, как просто превратиться в лошадь!

— Теперь тише, — сказала Галька из-за его спины. Она громко дышала. — Направо! Ближе к забору… Фрррр!

Она упала в траву, раскинула руки.

— Я люблю эти звезды! Я люблю весь мир! Я всех люблю, всех!

Нащупал руками холодный ствол колонки и приставил к ней канистры.

— Неужели ты любишь и Бора тоже?

Галька приподнялась, встала с колен.

— Да. Я люблю Бора. Я очень его люблю.

— Ну ты ведь не хочешь быть с ним?

— Он… он немного резковат и груб. Но он добрый, он любит меня!

— Галька! — Шелестов взял ее за локти и приблизил к себе. — Галька, выслушай меня! Тебя обманывают, вся эта сказка про всеобщую любовь — блеф. Ты веришь людям, которые совсем не те, за кого они себя выдают. Любить весь мир может любой дурак. Куда труднее всю жизнь любить одного человека. Ты просто очень доверчива, ты втемяшила себе в голову бредовую идею.

— Нет! — ответила Галька. — Ты еще ничего не понял. Мы сделаем мир другим.

— Галька, милая! — взмолился Шелестов. — Очнись! Посмотри вокруг себя! Ничего не вы не измените, не бывает всеобщей любви, да и не нужна она. Человек может любить по-настоящему только себя и очень близких ему людей или же не любить вообще никого. Только одна-единственная настоящая любовь может быть между мужчиной и женщиной, а все остальное — позерство, влюбленность, привязанность, сиюминутная слабость или просто ошибка…

— Нет, нет…

— Ты одна среди них веришь в эту чушь. Твои русалки обыкновенные лесбиянки. Ни одна из них никогда не сможет полюбить меня. Бору просто нужна баба на время отпуска, ты ему отказываешь, и вот он злится. Ласковый вообще не мужчина, а педик. А Маслина твоя…

— Замолчи! — закричала Галька, пытаясь вырваться из рук Шелестова. — Не смей говорить так! Маслина святая, чистая…

— Маслина твоя озабоченная женщина, и в ней столько пороков, сколько пустых консервных банок на этом побережье! Вся ее идея о всеобщей любви придумана только ради того, чтобы эти пороки превратить в достоинства, и она не стоит твоей преданности. Малыш, пойми, все века женщины мечтали об одном: чтобы иметь верного и преданного мужа, а мужчины — обладать единственной и неповторимой, и никто, никакая Маслина не в силах изменить этот закон, потому что только на этом стояла и будет стоять человеческая жизнь…