Обреченный

С этим голосом ей не очень-то повезло, потому что говорил он ей вещи не совсем приятные. Сейчас он говорил, что Стас изменился, больше не катает на машине, не водит в рестораны и не дарит подарков. Он занят важными делами и не посвящает в них ее. Правильно, отвечала Даша, именно это мне не нравится и раздражает. Неправда, отвечал внутренний голос, не это тебя раздражает. Ты чувствуешь, что теряешь его, причем именно в тот момент, когда он стал тебе нравиться… Да не нравится он мне! — мысленно возмущалась Даша. Кроме себя, он никого больше не любит… Что ж, отвечал внутренний голос, тогда ты потеряешь его навсегда… Ну и пусть катится, отвечала Даша внутреннему голосу. Все надоели! И она мысленно перечеркивала и голос, и Стаса со всеми его прибамбасами. Но это лишь ненадолго очищало душу и поднимало настроение. Стас медленно удалялся от нее вместе с морем, криком чаек, массандровским портвейном и ощущением удивительной надежности и теплоты, и Даша плакала по ночам, щедро смачивая подушку солью сомнений и разрывающих сердце противоречий.

Глава 27

— Я вам завидую, — сказал ведущий хирург американской клиники. — Случай уникальный. Вам удалось зафиксировать редчайший феномен в медицинской практике.

— Спасибо, — ответил Стас.

— И не расстраивайтесь, что все ваши хлопоты и растраты оказались напрасными, — коллега ведущего хирурга похлопал Стаса по плечу. — Когда обобщите и систематизируете данные, то подготовьте доклад. Дайте знать мне по факсу. Мы оформим вам вызов. Можно с женой.

— Я не женат, — ответил Стас.

— Ну что ж, тогда без жены. Вам когда-нибудь приходилось быть в Штатах?

Они распрощались. Американцы поехали в Шереметьево на институтском минивэне.

Стас спустился этажом ниже. Шелестов сидел на койке, прислонившись к стене, и крутил ручку настройки приемника.

— Здравствуйте, господин Ко-зы-рефф! — сказал он. — А вы, оказывается, неплохо шпарите по-английски… Знаешь, что я придумал? Я решил завещать свои уникальные мозги вашему институту. Но деньги вперед.

— Пойдем ко мне, — предложил Стас.

В кабинете Стас прикрыл форточку, чтобы не тянуло сырым сквозняком, попросил Розалинду приготовить чай с мятой, включил настольную лампу, показал Шелестову на кресло.

— Повязка больше не нужна, — сказал он, перерезая ножницами бинты на голове Шелестова и кидая их в корзину. — Завтра я могу тебя выписать.

— Я рад.

— Где ты будешь жить?

— В своем кабинете.

— И как долго?

— Пока не выгонят из военкомата.

— Есть за что выгнать?

— Опоздание из отпуска, потеря удостоверения личности и эта драка, — он потрогал себя по голове. — И вообще, военком давно на меня зуб точит.

Розалинда принесла чай.

— Печенье хотите? — спросила она.

— Я не откажусь, — ответил Шелестов.

— Можешь жить у меня, — сказал Стас.

Тот сразу отрицательно покачал головой, откусил печенье и запил чаем.

— Мужчины должны жить либо в одиночестве, либо с женщиной. Как, кстати, у тебя дела на любовном фронте?

Стас не ответил.

По подоконнику забарабанил дождь. В кабинете стало сумрачно. Шелестов, не отнимая стакан от губ, пил маленькими глотками и смотрел на едва колышущиеся шторы.

— На море бы сейчас, — вслух помечтал он.

Стас сказал о другом:

— Два месяца назад у тебя была полая опухоль мозга. Так иногда называют довольно редкое онкологическое заболевание. Сначала у больного появляются комплексы или навязчивые мысли, он бывает агрессивным или, наоборот, нервным и боязливым. Потом начинаются галлюцинации… Все это сопровождается частыми приступами головной боли. Последний этап болезни — паралич, смерть. Такую опухоль у нас, к сожалению, пока не лечат, только в США.

— Интересно, — сказал Шелестов. — И что ты намерен со мной делать?

— Я же сказал — выписать. Ты совершенно здоров.

— Фантастика!

— В какой-то степени — да. Природа полой опухоли еще мало изучена. По внешнему виду она представляет собой небольшой шарообразный сгусток, что-то вроде пузыря.

— Как несимпатично, — поморщился Шелестов. — А что внутри?

— Внутри ничего. Почти ничего. Я считаю, что там своеобразная аура, созданная посредством эмоций, поступков, чувств, мыслей… Ты избавился от опухоли за счет мощного импульса контрэмоций.

— А это еще что?

— Контрэмоциями могло быть все, что угодно: страх, ненависть, жалость, зависть… И любовь в том числе.

— А в моем случае что именно?

Стас пожал плечами.

— Только ты можешь выяснить, какое сильное чувство ты пережил в последнее время. Причем именно то, какое раньше никогда не испытывал. Во всяком случае, в такой сильной степени.

Шелестов отставил чашку и призадумался.

— Что-то не припомню.

— Припомнить нужно. У тебя нет другого лекарства, кроме контрэмоций. А рецидив может появиться.

— Непростая задачка. А я думал, что эксперимент со мной, наконец, закончен. А тут, оказывается…

— Все, что я мог, я для тебя сделал, — перебил его Стас. — Теперь тебе никто не сможет помочь, кроме самого себя. Разберись в своих мыслях и чувствах. И прими мои извинения, если я тебе очень надоел за это время.

Стас встал, раздвинул шторы. За окном дрожала сырая темно-синяя мгла.

Встал и Шелестов.

— Ну что, тогда гуд бай?