Обречённый на любовь

Однако, это что-то новое, подумал он. В Дримленде, помнится, время текло синхронно с земным.

- Куда тебя занесло? - спросил Милбери.

- Вряд ли я смогу объяснить...

- А почему Довгошей остался?

- Черт его знает! Похоже, туда пускают только меня...

- Дело "Нахтигаль" за номером два?

Калинов откровенно пожал плечами, потом сказал:

- Крылова, кажется, туда тоже пускают. Если не он и является главнокомандующим...

- Может, его все-таки задержать? - Милбери покусал сустав большого пальца на правой руке. - Чтоб не путался у тебя под ногами. По закону, на сорок восемь часов.

- Не надо, он должен играть свою роль. К тому же, ты его просто не найдешь.

- Найду! - сказал Милбери. - Я его под землей достану!

- Рэн! - проникновенно сказал Калинов. - Угомонись! И не ломай голову! Я ничего не могу тебе объяснить. Этим делом занимаюсь я один - и никто больше! Считай это приказом! В конце концов нынешнее дело можно расценивать как мое личное.

- Ничего себе! - В голосе Милбери зазвучала злость. - Похищение жены у работника твоего ранга... А впрочем, как знаешь!

Посидели, помолчали. Калинов встал:

- Ну ладно, мне надо возвращаться. Послушай... Если я к вечеру не вернусь... Хотя сомневаюсь, но мало ли... Ты успокой моих, наври им чего-нибудь.

- Не волнуйся, не в первый раз! - Милбери критически осмотрел снаряжение Калинова. - Ты оружие-то взял бы помощнее.

- Обязательно. - Калинов поднял с пола шлем и вышел.

Зайдя к себе в кабинет, он выгрузил из карманов весь свой арсенал, достал из ящика стола тюбик крема "Цирюльник" и свел трехдневную щетину со щек и подбородка.

На этот раз он очутился прямо в седле своего коня. Каурый мчался куда-то по обширному лугу. Во всяком случае, трава виднелась сквозь амбразуры металлического горшка, надетого на голову Калинова. Он тут же остановил каурого и снял горшок.

Снимать пришлось правой рукой, потому что левой что-то мешало. Горшок оказался старинным рыцарским шлемом. И сразу стало понятно, что мешает левой руке. На руку был надет щит с незнакомым гербом. Но вензель [начальные буквы имени и фамилии, связанные в общий рисунок] над гербом был очень знаком: сам рисовал, когда-то в детстве.

Он продолжал осмотр. Справа на поясе висел меч. Да и все тело было упаковано в доспехи, громоздкие, тяжелые, непривычные.

О Господи, подумал он, это еще зачем? Чья это дикая фантазия? Я в роли средневекового рыцаря!.. Впрочем, назвался груздем - полезай в кузов!

Он вернул шлем на голову, тронул поводья, и каурый снова потрусил по лугу.

Чего-то в жизни явно не хватало. Минут через пятнадцать неторопливой езды Калинов понял - чего. Перед глазами не светила "Вифлеемская звезда". Может быть, ее отсутствие и не имело никакого значения, но луг был бесконечен и одинаков во всех направлениях.

Калинов остановил коня, заставил его крутиться на месте. Звезды не было.

После некоторых размышлений Калинов произнес в пространство:

- Я был неправ. Я глуп и самонадеян!

Звезда тут же замаячила в амбразурах, и Калинов пустил каурого вскачь. Сразу возникла дорога, по ее обочинам потянулись ряды деревьев. Скачка длилась минут пятнадцать, а потом стена леса впереди, в которую, казалось бы, упиралась дорога, подсказала, что впереди поворот. "Вифлеемская звезда" вдруг ожила, скользнула за деревья, и из-за поворота донеслось злобное карканье. Повеяло ледяным неуютом.

Калинов пустил каурого шагом, поправил на голове шлем, взял в правую руку меч, закрыл грудь щитом. Конь с опущенными поводьями дошагал до поворота.

Звезда снова висела над дорогой, неподвижная и равнодушная.

На обочине ничком лежал человек в рыцарских доспехах, затылок его был залит кровью, искореженный шлем валялся в придорожной канаве. Над мертвецом, на суку незнакомого корявого дерева сидел огромный черный ворон, косил на Калинова желтым кошачьим глазом. Ворон разинул клюв и огласил лес громовым звуком, мало похожим на карканье. Спина Калинова покрылась мурашками. Он подъехал к мертвецу, остановил коня. Каурый захрапел, попятился.

Можно было бы перевернуть мертвеца копьем, подумал Калинов. Если бы копье было...

Ворон снова хрипло заорал, наверное, радуясь, что у пришельца нет копья. Калинов замахнулся на него мечом, и ворон тяжело снялся с дерева: словно новогодние хлопушки, загрохали о воздух мощные крылья. Калинов осторожно огляделся, потом, стараясь не обращать внимания на холод в груди, слез с коня. С трудом перевернул мертвеца на спину и отшатнулся. Перед ним лежал он сам - крепко сжатые губы, закрытые глаза. Но трупного окоченения не наблюдалось. Калинов снял с правой руки перчатку, подсунул ладонь под голову лежащему. Липкая кровь была теплой.

Веки раненого вдруг дрогнули, глаза открылись, глянули в бездонное небо, потом сдвинулись и остановились на Калинове. Разжались синеющие губы.

- Вита, - прохрипел двойник. - Зяб-лик...

- Кто это так тебя? - спросил Калинов.

- Зяб-лик... У не-го Ви-та... Ту-да... - Раненый указал глазами в сторону равнодушной звезды.