Обреченный

Есть женщины, которые могут пленить мужчин исключительно своей внешней привлекательностью; но плен есть нечто безысходное, а потому не совсем добровольное. «Пленник» в любую минуту может убежать. Но есть и такие представительницы прекрасного пола, которые просто покоряют. Покоряют полностью и навсегда. Покоряют не чем-то одним, а всею своею сущностью. И делают это не той эфемерной оболочкой привлекательной внешности, а тем, что значительнее и прочнее того, что портится с течением времени. Вика же, безусловно, могла с легкостью пленить и, особенно, покорить, и делать это неосознанно, лишь проявляя свое естество.

Она, как и Мансур, но только по-своему, жаждала жизни. У нее было сотни планов и мечтаний вырваться вперед, достичь успеха, реализовать в каком-нибудь успешном деле неимоверную массу бурлящей у нее внутри энергии. Она спешила жить, не теряя ни минуты переживаемого мига. Но в то же время она не была натурой наивно-мечтательной. В ней было достаточно практичной – а то и прагматичной – трезвости. Розовых очков она не носила, но ей непременно хотелось верить, что жизнь в будущем предстанет пред ней в самых прекрасных тонах, и оно, это будущее, ей таковым и рисовалось.

Мансур хоть и не совсем осознавал ранее, насколько сильно она его пленила и покорила, но все же он понимал, что она занимает значительное место в его душе и мыслях. И даже в эти последние дни, когда ему, казалось бы, было не до нее, ее светлый образ и слова – обычные слова, сказанные об обычных вещах, – все же невольно и нередко всплывали в его сознании, на миг мысленно отрывая его от беспросветной серости положения.

И вот теперь, видя ее перед собой, слыша ее мелодичный голос, созерцая ее милую улыбку и соблазнительно – подвижную мимику лица, он где-то там, глубоко внутри себя ощущал пленительную силу ее красоты и свою слабость перед нею, словно неведомые силы наделили ее властью над его душой. Он на миг призадумался об этом и ужаснулся – ужаснулся чувству собственного бессилия. Он хотел было встать и уйти, потому что ощущал и осознавал, как сильно в нем желание навечно находиться рядом с ней, и как это желание больно принять, зная, что это невозможно.

Четыре часа беседы пролетели слишком быстро и незаметно. Эта встреча оживила и усилила в обоих былое влечение друг к другу.

Когда они вышли, дождь уже прекратился. На мокром тротуаре искаженно отражался свет, льющийся из освещенных витрин магазинов и ресторанов, неоновых вывесок и фасадных освещений. Они решили немного пройтись пешком.

Условившись созвониться на другой день, они расстались возле подъезда ее дома.

Глава 27

Войдя к себе, Мансур повалился на кровать и задумался. То же самое, оказавшись в своей спальне, сделала и Вика. Так они и лежали на своих кроватях в разных частях города, друг о друге размышляя – каждый с учетом своего положения.

К этому времени тучи вновь сгустились и полил дождь, за окном шла трагическая светомузыка молнии и грома, придавая особый оттенок драме, что разыгрывалась в душах этих двух существ. Вспышки за окном на мгновение освещали небольшую коморку, где лежал Мансур, выявляя всю ее убогую невзрачность: пожелтевшие и местами оборванные обои, в углах покрывшиеся плесенью; бугристый, грязный глиняный потолок, в одном месте (по всей вероятности, от частых дождевых протечек) кусок глины которого отвалился, обнажая деревянную основу из дранки. Когда комната, при каждой вспышки молнии, вся освещалась, эта черная точка с зияющими посередине, как кости, деревяшками, напоминала ему о смерти.

Его терзали разные мысли.

Этот вечер лишь усилил его к ней влечение, что он теперь даже начал колебаться и спрашивать себя: как ему теперь быть? Замелькала надежда, что у них что-то может получиться, и что тем новым неожиданным поворотом в его судьбе станет их совместная жизнь.

Но эти сладкие, манящие мысли он тут же гнал прочь, как нечто невозможное. Он хотел в это верить и не мог.

Через ту самую точку на потолке, где отвалилась глина и видны были деревяшки, просочилась и с шумом шлепнулась о крашеный дощатый пол первая дождевая капля.

Мансур лежал и томился в мыслях, которые снова и снова накатывали на него волнами. Неужели из-за Вики он откажется от своей затеи? Ну, допустим, сойдутся они сейчас, и что дальше? Жить до первого раздора, что вскоре обязательно наступит, а потом, уже во всем разочаровавшись, от обиды на весь мир пойти на войну и сражаться якобы во имя Высшей истины? Ему вдруг опротивела сама эта мысль. Ну допустим, продолжал он думать, будет все хорошо, он устроится на работу… Но куда и как? Где и кем без единого документа и, возможно, находясь уже во всероссийском розыске, он будет работать? На стройках у частных лиц горбатиться? Какое жалкое и бесцельное существование. Не такая нужна Вике жизнь, да и, пожалуй, ему тоже.