Четыре исторических эпизода особенно показательны для описания траектории американского возвышения и отражают стремление Америки стать не просто мировой державой, а единственной мировой державой. Как говорил Рузвельт: «Двадцатый век вырисовывается перед нами и определит судьбу многих народов. Если мы будем ждать в бездействии, если станем мечтать о ленивом покое и недостойном мире, если устранимся от жесткого соперничества, в котором люди должны побеждать, рискуя жизнями и всем, что им дорого, тогда более смелые и сильные народы опередят нас и отвоюют себе господство в мире»[350]
.Задолго до того как присоединиться к администрации Маккинли, Рузвельт уже мечтал о войне с Испанией. Для человека, который считал, что «каждый истинный патриот… должен с нетерпением ждать того дня, когда последняя европейская держава покинет американскую землю»[351]
, власть Испании над территорией всего в девяноста милях от побережья США[352] была прямым оскорблением. К слову, ТР вовсе не первым из американских политиков озаботился статусом Кубы. В 1823 году государственный секретарь Джон Куинси Адамс сравнил Кубу с яблоком, которое готово разорвать свою «противоестественную связь» с Испанией и упасть в подставленные ладони Америки. Однако, несмотря на частые мятежи и череду попыток устроить революцию, Испания продолжала контролировать Кубу еще семь десятилетий[353][354].Рузвельт намеревался насильно разорвать эту «противоестественную» связь. Он настаивал на том, что США необходимо «изгнать испанцев с Кубы», хотя, как он признавался в письме 1895 года, главным его желанием было «немедленно начать войну с Британией и присоединить Канаду»[355]
. Известная антииспанская позиция Рузвельта заставила вновь избранного президента Маккинли задуматься, стоит ли назначать ТР заместителем министра флота, поскольку в своем инаугурационном обращении Маккинли обещал народу Америки избегать «завоевательных войн» и «искушения территориальной агрессии», ибо «мир предпочтительнее войны почти во всех возможных обстоятельствах»[356].Опасения Маккинли насчет Рузвельта нельзя назвать необоснованными. Через несколько недель после своего назначения Рузвельт сказал Мэхэну: «Пока мы не прогоним испанцев окончательно с этих островов (лично я бы занялся этим уже завтра), нам постоянно будут угрожать»[357]
. Ведущие популярные газеты того времени, принадлежавшие Уильяму Рэндольфу Херсту и Джозефу Пулитцеру, тоже призывали к войне. «Вы рисуете картинки, а я рисую войну», – по слухам, такова была знаменитая фраза Херста, сказанная одному иллюстратору[358].Через четыре месяца после вступления в должность в министерстве флота Рузвельт представил президенту Маккинли полный план вторжения, суливший победу в течение шести недель[359]
. Вскоре он получил возможность перейти от планирования к непосредственному участию во вторжении на Кубу. 15 февраля 1898 года на рейде Гаваны взорвался американский броненосец «Мэн», 266 моряков-американцев погибли. Несмотря на давление со стороны Рузвельта, средств массовой информации и возмущенной общественности, президент Маккинли отказался от немедленного возмездия и приказал провести расследование, чтобы точно выяснить, что случилось. Рузвельт был вне себя от ярости. За некоторое время до этого инцидента он сказал коллеге: «Я искренне надеялся и усердно работал, чтобы обеспечить наше вмешательство на Кубе»[360]. Теперь он поспешил заявить, что «кровь погибших зовет не просто к возмездию, а к искуплению, которого удастся достичь, когда мы окончательно изгоним испанцев из Нового Света»[361]. А у президента, как сообщил ТР своему шурину, «твердости не больше, чем у шоколадного эклера»[362].Официальное расследование показало, что взрыв произошел от мины, и у Маккинли не осталось иного выбора, кроме как объявить войну[363]
. ТР незамедлительно уволился из администрации, получил звание подполковника армии США и организовал Первый американский добровольческий кавалерийский полк, более известный как «Ретивые всадники»[364]. Сам ТР и его конники вошли в легенды в битве при Сан-Хуане, когда помогли захватить одноименный холм в хаотической стычке 1 июля 1898 года. В гуще битвы ТР выказал ту самую доблесть, о которой столько писал. Другой солдат восхищался тем, как Рузвельт «вышагивал под грохот взрывов и свист шрапнели… Теодор предпочитал стоять или ходить, принюхиваясь к запахам боя». Позднее Рузвельт вспоминал эту битву как величайший день своей жизни.