Обречённые на мытарства

День выдался на удивление солнечным, тихим и морозным. Такие дни всегда нравились Ивану. Он брал самодельные лыжи, палки, выструганные из стволов молодых берёзок, и отправлялся в сторону Калаповой горы. Иван поднимался на самую вершину и лихо, с завыванием ветра в ушах, скатывался вниз. Его лыжня простиралась почти до половины замёрзшего русла реки. Потом он опять взбирался наверх, и всё повторялось. Возвращался уже перед ужином – раскрасневшийся, весёлый и счастливый.

«Ох, Ванечка, как мне тебя не хватает! – с грустью подумала Васса, вставая с постели. – Как нам с мамой плохо без тебя».

Она умылась, привела себя в порядок и собралась натаскать в бак воды из колодца. В это время в дверях появилась мать.

– Отпустил меня Кузьмич, – сообщила она радостно. – Правда, поворчал немного, но отпустил. Хоть половину денёчка побудем вместе с тобой. Посудачим о житье-бытье. Сильно скучаю я по всем вам, от одиночества сама с собой говорить принялась.

– Совсем затворницей сделалась? – насторожилась Василиса.

– Пропало у меня всякое желание общаться с чужими людьми. Прежних жильцов в бараке уже не осталось, а новых я сторонюсь.

– Почему?

– На работе бабы сказывали, что это ненадёжные люди.

– Как понять – ненадёжные? – удивилась Василиса.

– Ну, якобы, они мыслили к немцам переметнуться, когда те совсем близко к их городу подошли, да им не дозволили. Выловили, дескать, и сюда привезли, в бараках наших расселили. С ними лучше не связываться. Можно нарваться на неприятности.

– Глупости это, мамочка, – рассмеялась Василиса. – Они такие же обыкновенные люди, как все вокруг. А неблагонадёжными они стали по милости НКВД. Примерно так же, как мы попали в список врагов народа. В их семьях имеются родственники, которые чужды нашей власти.

– Разве люди могут быть чужими в своей стране? – с недоумением спросила Евдокия.

– Не чужими, а чуждыми, мам, – поправила Василиса. – Ну, к примеру, кто-то из их родственников служил у белогвардейцев, или был выходцем из дворян. Вполне возможно, это обрусевшие немцы или ещё что-то подобное. По этой причине их и выслали из родных мест, как нас с Украины. Среди них могут быть и просто беженцы, которые побоялись оказаться под немцем.

– Всё равно не буду с ними общаться. От греха подальше, – упрямо заявила Евдокия. – Что у них на уме – на лбу не написано.

– Как знаешь, – пожала плечами Василиса. Она поняла, что переубеждать мать было бессмысленно. С её упрямством ей доводилось сталкиваться.

Василиса натаскала воды, помыла полы, вытряхнула половики, принялась чистить картошку. В поездке ей удалось раздобыть банку тушёнки, она решила сварить для матери суп. Евдокия сидела на табуретке у окна, сложив руки на коленях, и наблюдала за дочерью.

– Худющая ты стала, Васса, – озабоченно произнесла она. – Извелась в постоянных разъездах, вечно не досыпаешь. Глаза вон провалились, лицо осунулось. Раньше румянец на щеках играл, а сейчас на них луна свалилась.

– Зато не приходится бревна ворочать, – быстро отпарировала Василиса. – А отосплюсь я после войны, мамочка. Возьму отпуск и буду дрыхнуть целыми днями.

– Ох уж эта война окаянная, – тягостно вздохнула Евдокия. – И когда только придёт ей конец?

– Скоро, мамочка, скоро. Немец бежит без оглядки. Сводку-то слушаешь?

– Ничего я в ней не разумею, в сводке этой. Для меня понятно лишь одно слово – победа. Как только услышу его по радио – сразу возрадуюсь, буду знать, что войне пришёл конец. А где и какой город сейчас отбирают у немца – неведомо мне. Неграмотная я. Это только Ваня мог мне объяснить, если бы был рядом со мной. Он пятёрки имел по географии. Про все страны и города знал…

В это время в дверь тихонько постучали. Евдокия вздрогнула и напряглась. Она сразу догадалась, чей это стук. Стук, который она с нетерпением ждала почти два месяца. Сердце от волнения бешено застучало, а ноги словно отнялись. Она не решалась встать, боясь, что ноги подломятся и она упадёт.

– Мам, это к нам, – сказала Василиса. – Соседка, наверно. Пойди, открой.

– Это почтальон, Васса, – обречённо произнесла мать. – Весточку от Вани принёс. Сердце мне подсказывает – плохую. Сон я нехороший видела, боялась признаться тебе. От страха, вон, даже ноги затряслись, упаду, если встану.

Стук повторился.

Василиса подозрительно взглянула на мать, затем отложила нож, вытерла руки о полотенце и пошла встречать гостя.

Почтальон держал в руке не привычный солдатский треугольник, а серый прямоугольный конверт.

– Прости, дочка, за печаль, которую я вам принёс. Вот, возьми, – Мирон протянул конверт.

Василиса взяла его и быстро притворила за собой дверь, чтобы мать не услышала их разговора.

– Почему вы решили, что это похоронка? Может там письмо от командира, с фронта? – робко спросила она. Голос её дрогнул, губы мелко затряслись, из уголков глаз выкатились две непрошенные слезы.

– Ой, дочка, дай-то бог, чтобы я ошибся. Только вот не было ещё случая, чтобы письмо солдатской матери шло через местный военкомат, – с грустью ответил старик.