Обречённые на мытарства

Грыжа хохотнул в кулак и моментально умолк, поскольку в их сторону подозрительно посмотрел ближайший охранник.

– А вы, Марк Сидорович, не догадываетесь, куда нас привезли? –шёпотом спросил Виктор Пантелеевич Осокин спустя минуту. Они стояли в первом ряду и внимательно наблюдали за конвоиром.

– Куда- то за Байкал, я думаю. В Бурятию, скорее всего.

– Почему вы так решили?

– Позавчера в щёлку безбрежное озеро видел, оно было с левой стороны.

– Наблюдательный вы, Марк Сидорович. И географию знаете неплохо.

– В Сибири одно большое озеро, ошибиться невозможно.

Выгрузка заключённых прошла довольно быстро. Никто из уголовников не устраивал бузы, построение прошло относительно спокойно и без происшествий. Из-за мороза и поднимающейся метели, возможно, перекличку делать не стали, ограничившись лишь пересчётом прибывших узников. Количество людей совпало с ведомостью. Охранники окриками повернули колонну направо, и она двинулась по дороге в противоположную от станции сторону.

Лагерь, куда направлялась колонна, располагался в трёх десятках километров от Улан-Удэ. Дорога сильно петляла, то подходя к реке, то удаляясь от неё на расстояние около километра.

– Селенга! – послышался чей-то удивлённый голос в середине колонны.

– Откуда ты знаешь? – удивился второй.

– Был я в этих местах, родился на Селенге. До двенадцати лет жил в Тарбагатае, пока тётка к себе в Новосибирск не забрала.

– Так ты сирота, что ли?

– Ага. Мне восемь лет было, когда мать умерла. А потом и отца убили. На Селенге где-то и убили.

Утихший на некоторое время низовой ветер вдруг засвистел с новой силой, образуя позёмку. Потом закружила метель, застонала, завыла голодным волком, принялась трепать верхушки деревьев. Они гнулись и угрожающе скрипели, выражая своё недовольство.

Заключённые быстро умолкли, отвернули лица от налетевшей снежной бури, втянули головы в воротники телогреек.

В колонне шли заключённые всех мастей. Были здесь политические и воры в законе, карманные воришки, дворовая шпана и отъявленные головорезы, обычная шантрапа и простые крестьяне, угодившие в колонию за мелкое воровство колхозной собственности. Сейчас все они шагали в одной колонне, став членами общества невольников, в котором их всех уравняли в правах и обязанностях, создали одинаковые условия жизни. Но и в этом обществе, как и в любом другом, со временем должна была сформироваться своя элита и верхушка негласной власти. Пока же разношёрстная публика сбилась в небольшие группы, которые образовались спонтанно до прибытия в лагерь.

Каждый человек, оказавшись в изоляции от близких и друзей, интуитивно искал в этой разнородной человеческой массе себе подобного. По духу, грамотности, морали и другим признакам, включая пороки и вредные привычки. Всё это проходило на подсознательном уровне. Люди не могли ещё отвыкнуть от всего того, что их окружало в прежней жизни.

Марк Ярошенко и Виктор Осокин, познакомившись ещё в Чусовском КПЗ, за время почти месячного пути сблизились настолько, что стали друзьями. В дороге к ним прибились еще человек пять или шесть, которые старались держаться вместе с ними.

В вагоне им повезло с контингентом. Большая часть узников, едущих с ними, была осуждена по политической статье. Группа уголовников заняла место в противоположном углу, держалась обособленно, играла в очко, гогоча и матерясь, но вела себя сносно. Бывали иногда незначительные стычки бытового плана, но они заканчивались мирно. В других же вагонах нередко возникали притеснения и жестокие драки.

Километров через пятнадцать был сделан первый привал. Часть заключённых попадала прямо на снег, часть присела на корточки, и только некоторые, боясь простудиться, остались стоять на ногах.

Охрана не чувствовала усталости. За колонной двигались три лошади, запряжённые в розвальни. Конвоиры по очереди подсаживались на сани и переводили дух. Санные упряжки предусматривались для обессилевших заключённых, неспособных шагать самостоятельно, но таковых пока не было.

Солдаты неторопливо прогуливались вдоль дороги, жевали сухари, курили, зорко наблюдая за сгрудившимися в отдельные кучки заключёнными.

Уголовники начали понемногу смелеть, громко отпуская сальные шуточки, и ругались матом по каждому поводу. Конвойные старались не замечать этой вольности, пропуская между ушей отборную матерщину.

– Эй, начальник, далеко ещё до хаты? – насмелился спросить зек с хриплым голосом. Тот самый, который разговаривал на станции с уголовником Грыжей.

К удивлению самого зека, конвойный, с внешностью рязанского мужика, неожиданно ответил:

– К обеду в лагере будем.

– Хата тёплая?

– Не замёрзнешь, коли трудиться будешь.

– А ежели человеку нельзя работать? Ежели у него, к примеру, грыжа врождённая? Тогда как? – хохотнул уголовник и покосился на Грыжу.

– Ничаво, вправют. Сумулянтов здеся быстро лечут. Робить станешь вравне со всеми.

– А чё за работа такая?

Последний вопрос повис в воздухе. Конвоир демонстративно отвернулся и прошагал мимо любознательного зека.

– Слышь, Хрипатый, а про работу вертухай чего-то умолчал. Может, на секретный объект стадо гонят?