Обречённые на мытарства

Когда колонна истощённых и обессилевших от перехода людей приблизилась к лагерю, из проходной будки неторопливо вышли два солдата в белых полушубках и распахнули главные ворота.

Толпа окоченевших от мороза и вьюги людей, не останавливаясь, прошагала мимо охраны на территорию лагеря. Солдаты с безучастным видом закрыли за прибывшей партией заключённых ворота и скрылись в проходной.

Глава 8

Ваня Ярошенко не любил зиму. Зимние сумерки наступали очень рано, времени для игр и развлечений на улице оставалось мало. После ужина приходилось сидеть дома. Приглашать пацанов к себе в барачную комнату не представлялось возможным. Во-первых, у него не было отдельного угла, где можно было принять друзей. В комнате у окна стоял только один стол. Он использовался в различных целях и всегда был занят. За ним завтракали, обедали и ужинали. Здесь стояла швейная машинка, на которой мать по вечерам постоянно что-то шила и перешивала. Здесь же готовились школьные уроки.

Чаще всех стол занимала Фрося. Она была копушей, ей вечно не хватало времени. После неё уроки готовила Василиса. Ваньке стол практически не доставался. Хорошо, что уроки для него – легкота, сделать их – что семечки полузгать на лавке. Он приспособился готовить их в школе. Либо прямо на уроках, либо на большой переменке. Если в большую переменку не удавалось это сделать, Ванька задерживался в классе после уроков ненадолго. Но такие случаи происходили очень редко, он всегда и везде поспевал.

Во-вторых, к себе домой можно было пригласить лишь таких же ребят, как он сам, живущих в соседнем бараке. Но из барачных друзей достойным пацаном был только один Тимоха Сытый. Он рос без отца, был отчаянным и самостоятельным пареньком. Ваньке с ним было всегда легко и просто. Правда, на развлечения у Тимохи не оставалось времени. И сытым он никогда не был, семья жила впроголодь. Фамилия ему досталась, словно в насмешку. После смерти отца на руках матери, кроме самого Тимохи, осталось ещё двое малолетних детей. Она постоянно загружала Тимоху какой-нибудь работой по дому, поэтому друзья встречались нечасто.

Городские одноклассники на Стрелку не ходили. Они побаивались этого места. Посещать тёмный и грязный район им запрещали родители. Оно и понятно. Стрелка была известна многим горожанам. В нескольких мрачных бараках проживали лишь ссыльные, да бывшие заключённые, работающие на сплаве леса. Какому родителю понравится дружба собственного ребёнка с детками из нехороших семей?

В-третьих, после ареста отца многие друзья отвернулись от него и перестали общаться совсем. А сегодня в школе произошло то, чего Ванька совсем не ожидал. Когда он мерялся силой на руках, и после трёх побед всё-таки поддался рыжему верзиле Пашке Мерзлякову, Лёнька Сова, который болел за Мерзлякова, неожиданно произнёс со злорадством:

– Ну, что, Стешок, заломал тебя Пашка? То-то же! Не будешь больше выпендриваться, сын врага народа!

Совой звали Лёньку Соватеева, у которого старший брат служил в милиции. Лёнька был неказистый и слабосильный мальчишка. Сморчок, одним словом. Соплёй можно перешибить. Но его побаивались. Прикрываясь братом, он вёл себя по-хамски. Мог запросто ни за что, ни про что, ударить одноклассника под дых, дёрнуть в классе за косу отличницу, нагрубить уборщице в коридоре. Вытворял, что ему вздумается.

– Чё ты сказал!? – приподнимаясь из-за парты, взвинтился Ванька. – А ну, повтори!

– То и сказал, контра недобитая! – с вызовом проговорил Сова и попятился. – Думал, если будешь молчать, то никто и не узнает, что отец твой сидит в тюрьме за контрреволюционную деятельность? Да? Брат мой врать не будет!

Ванька не стал дожидаться, пока этот сморчок выскажет ещё какую-нибудь гадость. Он подскочил к Сове и ткнул ему с размаха в лицо кулаком. Хрупкий Лёнька пошатнулся и сел на пол, из носа показалась кровь. На драку сбежались мальчишки и девчонки, образовался плотный круг.

– Мой отец не-ви-но-вен, – негодуя, сказал Ванька, произнося по слогам последнее слово. – Заруби это себе на расквашенном носу. И Виктор Пантелеевич Осокин тоже невиновен. Его-то ты бы не посмел назвать врагом народа, струсил бы, гнида поганая. Ещё раз обзовёшь меня – искровеню всю твою харю. Специально для тебя ноготь отращу. Понял? И не пугай меня своим братом, не боюсь я его.

Ванька повернулся и шагнул прочь от сидящего на полу Лёньки Соватеева. Обступившие его школьники безмолвно расступились, выпустили из круга.

Вернувшись из школы, Ванька забрался на полати и затих. Больше всего он опасался, что в школе про драку узнают сестры и сообщат матери. Тогда она точно уж выпорет его. Но ремня Ванька не боялся, хотя испытал его на себе всего лишь один раз в жизни. Пугало другое. Что, если этот Сова расскажет всё брату? Как тот поступит? Вызовут мать в школу? Заведут дело в милиции? Что вообще будет ему за драку? А может, Сова не станет жаловаться? Может, тот же Пашка Мерзляков посоветует ему помолчать? Сова ведь слушается Пашку, потому что всегда прячется за его спину.

Ванька лежал на полатях и перебирал все варианты исхода дела.