Обречённые на мытарства

– Хрен знает, какую дыру заткнут на этот раз исполнители воли вождя народов. В его усатой башке засела не одна великая стройка! –Хрипатый со злостью сплюнул себе под ноги.

– Да-а, сколько братвы полегло на Беломорканале! – вздохнул тяжело Грыжа. – От Балтики до Белого моря дорога вымощена костями!

– Вот-вот, – поддакнул Хрипатый. – Если и здесь будет норма по два куба гранитной скалы в день, то билетики на обратный путь достанутся только каждому второму.

– Не каркай! – цыкнул на друга Грыжа. – Плохо будет – мы здесь долго не задержимся. Перековка трудом, в таком случае, будет перенесена на более поздний срок.

Два уголовника разговаривали между собой вполголоса, но их слова долетали до уха Ярошенко и Осокина. Впрочем, они особо и не таились от политзаключённых, презирали их, считая узниками второго сорта. Когда те умолкли и принялись грызть сухари, невесть откуда появившиеся в их руках, Виктор Пантелеевич спросил испуганно:

– Неужели такая норма устанавливается на одного человека?

– Да, это так, – подтвердил Марк. – Скалу нужно разбить киркой и вывезти на тачке на расстояние сто метров.

– Откуда вам это известно?

– Мой сменщик по работе вернулся с той стройки, рассказывал.

Осокин, похудевший и осунувшийся за время пути, с посиневшим от вьюги лицом, обречённо произнёс:

– Вы, Марк Сидорович, сильная натура. Вы выживете в здешних условиях. А вот из меня не получится Павки Корчагина.

Ухватившись руками за ворот телогрейки, он подтянул её повыше, добавил уныло:

– Не стану я обладателем счастливого билета в обратный конец. Мне не приходилось держать в руках ни кирки, ни лома. Моим инструментом были мелок, ручка и карандаш. Не выдержать мне каторжного труда, и не выжить.

– Не зарыться ли вам сейчас в снег с головой, Виктор Пантелеевич? – спросил Марк. Вопрос был задан без улыбки на лице, на полном серьёзе, и Осокин не сразу понял, почему прозвучал такой вопрос.

– Для чего? – удивился он.

– Мы сейчас встанем и пойдём дальше. А вы останетесь здесь под сугробом, незамеченным, чтобы замёрзнуть и не мучиться в лагере напрасно. Всё равно ведь смерть для вас неминуема, и лучше уж принять её сейчас. Замерзнуть в пурге совсем не страшно и не мучительно.

– Что вы такое говорите, Марк Сидорович?

– А вы о чём только что рассуждали? – строго спросил Ярошенко.

– Это я так…взвешивал вслух свои физические возможности, – застыдившись своей слабости и приступа страха, тихо произнёс Виктор Пантелеевич. – Извините за глупые мысли.

– Вот так-то будет лучше, дорогой гражданин Осокин. Я, как человек верующий, могу сказать: Бог послал нам такие испытания. И мы должны вынести все мучения, которые ниспосланы нам с небес. Про этого… Павку Корчагина, я ничего не слышал. Но, по вашим словам, он был сильным и мужественным человеком. Вот и берите с него пример, – назидательно закончил Марк Ярошенко.

Его пугало подавленное настроение Осокина и какая-то животная покорность, которые стали проявляться в нём ещё в поезде. Ему было очень жаль этого добрейшего человека, и Марк дал себе слово, что при любых обстоятельствах будет помогать этому мученику.

Чтобы подбодрить Осокина, Марк сказал:

– Вы, Виктор Пантелеевич, не один здесь такой. Среди заключённых много интеллигентов. Они, так же, как и вы, не держали в руках ни кирки, ни лопаты. Но, не думаю, чтобы кто-то из них предпочёл бы умереть преждевременно. Мы должны дожить до того времени, когда рухнет Сталинский режим и с нас снимут клеймо врага народа.

– Да, Марк Сидорович, вы правы. Не надо превращаться в животных и сносить все издевательства над собой. Надо бороться и сопротивляться. Надо выжить хотя бы для того, чтобы рассказать потомкам о страшном режиме! Чтобы они не допустили в дальнейшем повторения истории!

В глазах Осокина вспыхнул слабый огонёк появившейся надежды. Он хотел сказать ещё что-то более пафосное, свойственное интеллигентным людям, но тут раздалась команда:

– Встать! Построиться в колонну!

Заключенные стали подниматься, неуклюже выстраиваться в неровные ряды. Угрюмые лица выставились в затылок друг другу, люди старались выровняться в строю.

– Шагом марш! – послышалась новая команда.

Безмолвная колонна содрогнулась и потащилась дальше. Обменявшись информацией во время привала, люди разворошили утихшую память, впали в тревожные размышления. Они шли, согнувшись, уткнув неподвижный взгляд в снег. Всех их, без сомнения, пугала неизвестность. Вооружённый конвой, яростный лай рвущихся с поводка собак, мороз и вьюга, нескончаемо долгий путь по заснеженной дороге, несомненно, давили на психику. Даже уголовники притихли и перестали чертыхаться.

Во второй половине дня метель немного утихла. Стихия уже не швыряла в лица несчастных людей порции снега. Наконец, на горизонте показались какие-то строения. Ещё через четверть часа стало понятно, что впереди конечная точка пути.

Большая территория между двумя сопками была ограждена двумя рядами колючей проволоки. По углам периметра располагались сторожевые вышки, на них маячили часовые в длинных тулупах.