До трассы Пожитин, опираясь на плечо Марка Ярошенко, всё же доковылял. Когда колонна заключённых, разобрав инструмент, разбрелась по траншее, конвойные сошлись у костра, чтобы погреться и почесать языками. С этого момента они считали свою задачу выполненной, контроль за работой узников уже возлагался на бригадиров из числа заключённых.
Марк Ярошенко, как и обещал, уложил друга на кучу плотно уложенного лапника, развёл рядом костёр. Бригадир, старый черкес с орлиным носом и сивой бородой во всё лицо, проходя мимо, остановился, гневно сверкнул на Марка чёрными глазами, гортанно проговорил:
– Его норма ты будэш делать, да?
– Буду, буду, не беспокойся, Абрек, – успокоил горца Марк.
Кавказец насмешливо скривил губы, пробежался взглядом по тощей фигуре Ярошенко, добавил с упрёком:
– Он всё равно умрёт, а ты можешь ещё недолго жить. О сэбе надо думать.
– Не знаю, чему учит вас Коран, а в нашей Библии сказано, что каждый христианин обязан заботиться о ближнем, если тот нуждается в помощи.
– Тьфу! – сплюнул Абрек презрительно и двинулся дальше.
Марк знал, что за укрывательство от работы ему грозит ШИЗО, где не полагается даже той скудной пайки горячего супа и пшённой каши, которую заключённые получали на трассе. Провинившийся узник помещался в крохотное неотапливаемое помещение штрафного изолятора на несколько суток и мог иметь все шансы быть вынесенным оттуда по истечении срока сразу на лагерный погост.
Не взирая ни на что, в обед он отдал свой паёк обессиленному Пожитину.
– Ты что, Марк Сидорович, в своём уме? Убери! – запротестовал Пожитин, увидев поставленную перед собой миску товарища. – Не буду я объедать тебя, мне в горло не полезет твоя каша!
– Сам погибай, а товарища выручай, – печально произнёс Ярошенко. – Слышал такую заповедь?
– Ты же не воевал за красных, откуда тебе известно такое наставление? – вяло усмехнулся Пожитин. – Так ведь только красноармейцам вдалбливали в головы отцы-командиры.
– Коммунисты много чего позаимствовали из Библии, поверь мне на слово, Святое Писание я знаю почти наизусть. К тому же делаю это я вовсе не безвозмездно.
– И чего ты потребуешь взамен? – поинтересовался Пожитин.
– Сегодня я спасаю тебя от неминуемой гибели, а завтра ты меня. Иначе в таких условиях в одиночку нам не выжить.
Кузьма Дмитриевич внимательно посмотрел в лицо Марка, будто убеждаясь в отсутствии подвоха и принялся хлебать баланду.
Так повторялось на протяжении недели. Пожитин немного окреп, передвигался без посторонней помощи и вскоре взял в руки кирку. Всё это время он по распоряжению Марка ощипывал пихтовые ветки, складывал иголки в ведро. Потом добавлял туда снег, ставил на огонь, долго кипятил. Получался отвар. Горькое варево пили перед приёмом пищи все желающие.
И, всё-таки, какой-то злопыхатель не удержался, доложил об укрывательстве лагерному начальству. Марк Ярошенко попал в ШИЗО.
Недоедание и лютый холод штрафного изолятора моментально надломили здоровье Марка Ярошенко. Уже через несколько дней, обессиленный, он, взмахнув киркой в начале рабочего дня, рухнул вместе с ней в траншее на мёрзлую землю и не смог подняться самостоятельно. Пожитин сделал несколько безуспешных попыток поставить друга на ноги, но Марк всем телом висел у него на плече. Ноги политического узника подкашивались и уже не слушались.
Подошёл бригадир-черкес. Бросив на лежащего Марка ястребиный взгляд, с гортанными звуками в голосе, злорадно протянул:
– Э-э, дарагой, надо было не Бога слушать, а мэна. Зачем спасал друга, а? Зачем морил сабэ голодом? Тэперь табе никто не поможет, будэшь сдыхать, да!
К концу дня немощных, свалившихся в траншее от истощения, как Марк Ярошенко, набралось пять человек. Их погрузили на сани, как дрова, и лошадь, фыркнув недовольно, потащила безжизненные тела в лагерь.
Уже перед воротами зоны дровни остановил начальник лагеря. Он был верхом на лошади, направлялся в сторону трассы, чтобы лично оценить ход строительства железной дороги. Так он поступал два раза в неделю, не доверяя докладам подчинённых.
– Куда путь держишь? – спросил он ездового строгим голосом.
Солдат срочной службы с белесыми бровями и множеством веснушек на лице натянул вожжи, остановил кобылу.
– Так это… доходяг мне загрузили, в барак везу, товарищ начальник лагеря. Грят, отошшали шипко, бахнулись в траншее прямо с кайлом в руках ишо утром, а подняться ужо не смогли. Так и лежали на снегу, пока я кобылу не подогнал. Мертвяки, одним словом.
– Ты уверен, что среди них нет симулянтов? – с раздражением спросил Кривошеев и подумал: «Мрут, как мухи, едрит их в задницу! При таких делах и план завалить можно. Тогда товарищ Берия строго спросит с руководства СевДвинЛага, а оно на мне отыграется. Завтра же надо будет поинтересоваться о новом пополнении».
– Хто их знает, товарищ начальник лагеря, – с неуверенностью ответил ездовой. – Волоком к саням ташшили, идтить самим у них силов не осталось.
– Может, прикидываются, чтоб отлежаться в бараке? – попытал Кривошеев ездового, буравя рязанское лицо острым взглядом.