Обречённые. Том 1

Дни походили один на другой, как две капли водки: с утра пораньше, страдая от похмелья, на ходу поправляясь из чёрных луж, народишко подтягивался к заводу, а сердитый, дотошный Петрович заставлял всех хоть как-то работать. И гордилась своей блондинистостью головозадая красавица, травила похабные анекдоты и благоухала озоном амёба-переросток, а Петрович матерился, порхая под закопчённым потолком из цеха в цех. Пыль, сажа и машинное масло, покрывавшие его крылья сплошным ковром, клочьями и каплями падали на головы неспособным летать. Некоторые пытались отлынивать, или демонстрировали уж полную неспособность к обучению. К таким он подлетал и метко бил гаечным ключом по голове. Прежде, чем наглого летуна удавалось схватить за ногу, он успевал взмыть к потолку. Особенно доставалось блондинке, но у той, похоже, на голове-заднице был слишком толстый слой жира. Она только ойкала и тупила ещё больше.

Вечером по хмурым лицам начинали гулять улыбки: работяги тянулись к раздаче. Но и она была лишь преддверием Главной Радости, иные даже пренебрегали синтетической баландой, сразу занимая очередь к краникам. Но Мэтхен не мог себя заставить снова взять в рот пойло — уж больно нерадостными были последствия первого опыта. И как его не сожрали каннибалы в пьяном сне? Не, алкоголизм до добра не доведёт. Тем более, что есть и другая забава.

…Мэтхен мечтал, как после смены, пока посельчане толкаются задами у кранов, наконец, сможет дочитать книгу. Восемьсот страниц, да ещё шрифт поблек и расплылся от времени, а бумага пожелтела — не шутка. Хорошо хоть, из двух консервных банок и обрывка ткани удалось соорудить что-то вроде керосинки. Нашлось и топливо: «вода» из чёрных луж с пугающе-яркой розовой пеной, которые так любили алкаши, и правда ярко горит. Только вот коптит — кто бы знал, как! И резина так не может…

Мэтхен уселся на накрытые целлофаном кирпичи, служившие стулом, запалил самодельный светильник. Зажигалку подкинул Петрович — мастер подобрал её среди мусора, а заправил синтетическим, как и баланда, бензином. Большая его часть, как и выработанного при переработке мусора биогаза, шла за Барьер. Но Петрович давно проковырял в трубах дырочку, аккуратненько врезал туда краник из-под пойла — на собственные нужды хватало. Делился и с подкуполянами. А Мэтхен первые дни гадал, как они разводят огонь! Словом, теперь была и книжка, и светильник. Оставалось сесть поудобнее в «кресле», и, когда коптящее пламя «керосинки» разгорится, руки сами собой раскроют книгу.

Не получилось. На улице раздался весёлый гомон, кто-то звонко рассмеялся, кто-то едва слышно зашептал — наверное, полагали, что он не услышит. «Насосались пойла и пошли с трезвенником разбираться?» — подумал он. От мысли, что алкашей придётся выставлять, пока они не загадили и не порвали книгу, становилось тоскливо. Но голоса были звонкие и высокие — детские. Ещё хлеще: алкаши, может, и не заметят, а любопытные малолетки глазасты, как никто…

— Тише, мелюзга! — раздался голос Эири. — Да не хватайтесь за неё, порвёте!

Дверь в подвал со скрипом отворилась — и подвал заполнился поселковой малышнёй. Некоторых Мэтхен уже знал. Вот Кривоногий Хой, у него и правда ноги такие, будто с младенчества только и ездил верхом. Эти ноги едва держали тщедушное зеленокожее тельце с омерзительными, зловонными бородавками по всему туловищу, пареньку приходилось помогать себе непропорционально мощными, мускулистыми руками. Но мозги у него были — паренёк уродился на удивление неглупый.

А вот Янка Жаба — и правда, вместо ног бабка-мутация подарила ей жабьи перепончатые лапы. Лапы оказались на диво удобными для ходьбы по грязище. Наверное, и по болоту она бы бегал без проблем. Саныч Комар — мелок он, порой начинает надрывно зудеть — как комар, только куда громче. Наверное, как тысяча комаров разом. Ещё Мэтхен знал Паху Драчуна, Соню Кабаниху и двухгодовалого Хрена Моржового — только эти два слова он и выучил, зато их произносил к месту и не к месту. Были и другие, кого Мэтхен не знал. В подвале сразу стало тесно и душно, пахло ни разу в жизни не мытыми телами. В свете самодельной коптилки по стенам землянки плясали жутковатые тени, слабый свет едва выхватывал гротескно-уродливые тела мутантов. «Босх курит в сторонке!» — мелькнуло в голове не чуждого классике Мэтхена. Правда, вставал вопрос, что же нужно курить, чтобы увидеть такое.

— Эрхард, — теперь она без запинки выговаривала его имя. Пустячок, а приятно: остальные уже привыкли называть его дурацким именем Эдик Меченый. — Мы тебе подарок принесли!