Обречённый на одиночество. Том 1

…Было уже почти за полночь, когда Алхаст подходил к Чухажийлане. Лес отходил ко сну. Лишь редкое кваканье озерных лягушек да глухое урчание моторов одиночных машин, изредка проезжающих по дороге на противоположном склоне ущелья, нарушали эту благоговейную тишину. Или, может, они подавляли другие звуки… А эта песнь озерных и речных певцов… Алхаст столько раз с таким наслаждением слушал ее с самого детства, до сих пор помнил и очень любил каждую ее ноту. Несколько раз проквакав, удивительно точно подражая им, молодой человек раззадорил дремавших обитателей озера. Вся лягушачья колония разом загалдела, подняв над озером многоголосый шум. Он долго простоял у озера, завороженный этой прерывистой перекличкой, и почти забыл о цели своего ночного похода в лес. Едва затих лягушачий оркестр, донесся плеск воды. Это сом ударом хвоста пустил волну, как бы еще более раззадоривая квакушек – любимое свое лакомство. В ярком свете луны отчетливо были видны расползающиеся по озерной глади ровные круги, которые тут же ударялись о такие же круги, пущенные уже другим сомом с противоположного конца. Когда-то озеро кишело рыбой. Можно было поймать карпа, толстолобика, карася. Но особой удачей считалось поймать сома. Здесь они вырастали до приличных для таких небольших водоемов размеров.

Подобрав плоский камешек, Алхаст пустил его по-над гладью воды. Камешек девять раз подпрыгнул на водной глади и нырнул. Молодой человек улыбнулся, покачивая головой. Ну и посмеялись бы над ним в детстве, если бы он выбил только девять «блинов». «Десять «блинов» даже девчонка бы выбила в обычном ведре», – подтрунивали в таких случаях над неудачником.

Постояв еще немного у озера, Алхаст пошел к пасеке старца.

Бук на опушке или вдалеке от леса густо обрастает ветвями. Ствол его не вытягивается стройным и гладким, не увенчан небольшой изящной кроной, как у собрата в чаще. Как бы стараясь уберечься от дующих со всех сторон неприветливых ветров, одинокий бук окружает себя лиственной броней почти от самых корней, и чем выше, тем богаче его раскидистая, мохнатая шуба. Считается, что тень от кроны одинокого бука бывает особенно прохладной и, как утверждают всезнающие старики, целебной.

Прорубив просеку в чаще леса и очистив ее от вековых гигантов, чеченцы обязательно оставляли одно дерево посреди подготовленной под засев поляны, чтобы земледельцу было где укрыться от солнцепека во время отдыха. В давние времена, когда к родителям девушки – а о том, что чья-то дочь выросла, посторонние, как говорят чеченцы, узнают раньше родителей – заявлялись сваты, мать, холившая «самую красивую, самую воспитанную, самую трудолюбивую дочь», спрашивала гостей: «А есть ли на поле жениха три чинары – в начале надела, середине и в конце? Мы растили нашу дочь не для того, чтобы в чистом поле ее белую кожу жгло безжалостное солнце». Кто-то торопливо подтверждал, что именно такое поле у них есть. Другие, у которых таких удобств для работника не было, тоже не отставали от первых, клялись и божились, что и их поле может похвастаться не менее раскидистыми красавцами-чинарами. Это было вполне допускаемое в таких случаях лукавство, ибо во имя соединения двух любящих сердец и солгать не грех. Те и другие играли свадьбы, создавались новые семьи, после чего о чинарах, конечно же, никто и не вспоминал.

Маленькое жилище Овты – переносная фанерная будка с оцинкованной крышей – стояла именно под такой чинарой с густой раскидистой кроной. Слабый свет керосиновой лампы, пробивающийся из небольшого, с бычью голову, окошка, то выглядывал, будто набравшись смелости, то тут же, трусливо задрожав, прятался за стенку, словно испугавшись темени ночи, которая вокруг огня всегда кажется особенно густой и зловещей. Рядом с жилищем ярко горел костер, над которым кипел подвешенный на жердочку котел. Овта что-то готовил, то и дело наклоняясь над котелком и помешивая свое варево ложкой, привязанной к концу длинной палки.

– Доброго вам вечера, Овта!

– Долгих лет и тебе, Алхаст! Очень хорошо, что пришел, я тут как раз думал о тебе. Ну-ка садись вот сюда, на овчину, я ее специально для нас постелил. Поужинаем, у меня есть сыр, репка. И чай из трав скоро будет готов.

– Спасибо, Овта, я не голоден, на мавлиде поел, не успел еще проголодаться. Я медку попробую, пока вы перекусите. Сейчас редко найдешь чистый мед, недобросовестные пасечники подкармливают, говорят, пчел сахарным сиропом, чтобы обеспечить большой сбор.

– Да-да, есть такое. Плохо это, такой мед теряет все свои целебные свойства. Вдобавок и пчелы портятся, как и люди, привыкшие к дармовщине. Пчелам надо дать свободу жить и работать так, как определил Создатель, не отбирая мед до последней капли, тогда и подкармливать не надо будет. – Овта развязал небольшой узелок и достал оттуда сыр и несколько небольших репок. – А ты все равно перекуси, я же для тебя старался. Мне-то в мои годы и нескольких крох хватает. Ложечка меда, кусочек чурека – и вроде бы сыт, словно целого быка съел. Но сегодня придется постараться, уж больно приятный запах исходит от этого сыра.