Обречённый на одиночество. Том 1

Алхаст внимательно выслушал старца и тяжело вздохнул. Если задуматься, что он, собственно, мог ему поведать? Это же и в самом деле была каша, завариваемая под священным лозунгом свободы. А магией этого слова можно обмануть кого угодно. Разве мало подобных примеров в истории многих, даже великих и просвещенных народов? Нет на свете никого, кроме самого Создателя, способного проникнуть в душу человека и прочитать его мысли. Ловкие на язык люди умело прячут свои грязные цели за красивыми словами. Мало кому удается увидеть и распознать их за такой плотной завесой. Между словами и делами новоиспеченных предводителей народа зияла огромная пропасть. И президент, впервые избранный без явного вмешательства извне, был малоизвестен народу. Средства массовой информации объявляли его героем и чуть ли не святым. У них хватало хитрости и влияния, чтобы манипулировать людьми, приученными верить печатному и телевизионному слову. Писали, что он, оставив высокий пост, презрев земные блага, готовые посыпаться на него, отвергнув поистине царские посулы руководителей России, примчался на помощь своему несчастному, угнетенному народу. Храбр, стоек, мудр и образован, готов не задумываясь отдать жизнь за народ и его свободу; хорошо известен и уважаем в самых влиятельных кругах России и даже за ее пределами, и сумеет использовать это влияние во благо народа. Первый советский генерал из чеченцев. Знает, как повести народ к свободе и сумеет сделать это.

Именно таким преподносили газеты и телевидение президента республики.

Откуда-то появились далеко немолодые люди в тюбетейках, которые будто бы видели президента на каком-то там собрании-диване великих святых, особо почитаемых в этих краях. И уж, конечно, были и те, которые собственными ушами слышали, как эти святые, эти «отцы-заступники» чеченцев пред лицом Всевышнего, благословляли летчика дальней авиации на руководство народом…

И информационные средства России, которых идеологически и политически вроде бы не должен был устраивать этот человек, тоже, как ни странно, возвеличивали его образ, награждая генерала именно такими эпитетами, которые особенно симпатичны горскому менталитету в любом уголке земли. И как было не поддаться такому напору информационной агрессии простому чеченцу, неискушенному в этих сатанинских игрищах?!

И генерал, в конце концов, превратился в знамя свободы.

Алхаст же знал другое.

В 1989 году, в одном из многочисленных санаториев для высших должностных лиц государства и армии в Марьино, недалеко от Курска, регулярно собирались люди, взбудоражившие позже все народы СССР. Еще до развала огромной страны они выбирали людей, которые возглавят те или иные государственные и автономные образования, вернее будет сказать, осколки, отколовшиеся от государства-монстра. Жила в санатории одна не очень уже молодая женщина, русская, которая принимала и обустраивала гостей и с которой те довольно часто советовались по разным вопросам. Благодаря своему особому статусу, эта женщина была в курсе всего, что здесь обсуждалось и планировалось. Немолодая, но все еще полная жизненных и телесных сил, Таисия Васильевна была женщиной одинокой. С мужем не заладилось, детей завести как-то не успела, каждый раз откладывая исполнение своего женского долга перед природой на потом, а когда это самое потом все же наступило, оказалось, что уже поздно, ибо всякое дерево стареет, даже если никто не вкушает его плодов. Так и осталась она одна, сильная, здоровая, богатая, влиятельная и… глубоко несчастная.

Дико скучающая от одиночества дама часто заводила проходившего здесь воинскую службу Зелимхана в свой огромный, богато обставленный номер. Угощая солдата всевозможными деликатесами и одну за другой наполняя рюмки дорогим коньяком, Таисия Васильевна любила пускаться в воспоминания. Зелимхан уже наизусть знал многие ее истории, понимал, что женщина хочет получить от него какое-то утешение и, как мог, отзывался на это. И надо сказать, Таисия Васильевна умела быть благодарной.

Иногда такие посиделки завершались ее монологами о грядущих событиях. А однажды дама совсем уж разоткровенничалась.

– Эх, Зелимханчик, и ничегошеньки ты не знаешь, ничегошеньки ты не понимаешь, – стала она приговаривать после нескольких рюмок армянского коньяка, с какой-то понятной только ей тоской глядя на Зелимхана. – И ни до чего тебе нет дела, кроме своего дембеля. Ну почему ты у меня такой отстраненный от всего? Я же столько могу для тебя сделать, только попроси! Ты же уже не чужой мне. Ну-у… вот скажи мне, хочешь стать большим начальником, управлять людьми?!

– Нет, нет, Таиска, никак нет, – отвечал Зелимхан, действительно особо и не думая ни о чем, кроме яств на столе перед ним и своем солдатском аппетите. – Какой из меня начальник? Собственный осел и тот не всегда меня слушался, а тут люди. И не нужно мне это вовсе…