Обрести себя

Павел сидел во главе стола, в рубашке с расстегнутым воротником. На все вопросы отвечал одно:

— Идут, идут, все идут.

Ангелина пожала его узловатую руку и, скрывая волнение, спросила:

— Где Роман? Где ты его оставил?

Павел уверил:

— Идет. Не сегодня завтра будет дома.

— Как тяжело приходится… Одна, одна. Будто кукушка маюсь. Надоело, сколько же еще мучиться?

Тут вступила Лимпиада:

— Ты ровно ребенок. Не на свадьбу же он поехал!

— А почему вы не приехали вместе, Павел? — спросила Ангелина.

Павел взял со стола намокший в вине окурок, попросил у Насти огня и, глядя в стакан, вяло ответил:

— Мы не вместе были. Но идут все. Такое соглашение, всех распускают по домам. На днях заявится. Да вы садитесь, дай-ка стаканы, Настя.

Лимпиада уронила на стол тяжелую слезу. Испуганно оглянулась: не увидел ли кто? Вытерла нос платочком и с сияющим, как всегда, лицом подняла стакан:

— Чтобы на долю детей не пришлось того, чего натерпелись мы.

— Счастья и мира!

После выпивки у всех развязались языки. Судили-рядили и о том, что произошло, и о том, чего можно ожидать. Павел уже прослышал кое-что о новых порядках и охотно рассказывал:

— Землю советские обрабатывают сообща, машинами. А осенью урожай делят, сколько кто заработал.

Истрати Малай, тяжело вздохнув, перебил его:

— Мне все нравится. Только вот это не по сердцу. Мне дай земли вволю, сколько душе хочется. И никаких машин не надо. Через пять лет меня бы никто не узнал. А работать сообща — меня на эту удочку не поймаешь! — Постепенно он распалялся, покрасневшие от вина глаза дико горели, могучая грудь дышала часто и тяжело. — Земля и свобода — вот что всем нам надо, Павел!

— Такой порядок, закон, а один против закона не пойдешь, — рассудительно заметил Павел.

— Закон? — вскипел Истрати, стукнул по столу кулаком, стаканы подпрыгнули. — У меня свой закон! Даже сам бог не сможет изменить его!

Назревал скандал. Все сразу заскучали. Илиеш в страхе полез на печку. Павел, как всегда спокойно и неторопливо, встал из-за стола, подошел к Истрати, положил руку ему на плечо:

— Поживем — увидим. А до той поры не надо бить стаканы. Я долго ждал этого дня, и ты не порть мне его. Настя, где кепка бади[4] Истрати? Подай ему да проводи, чтобы собаки не напали.

Истрати благословил стол и дом Павла крепким словом и вышел, сильно хлопнув дверью. Все легко вздохнули, навели порядок на столе и стали дальше веселиться, будто ничего и не произошло.

Илиеш, лежа на печке, живо представил себе сцену, которая должна была произойти в доме Истрати. Ясно, теперь тот всю злобу изольет на жену и детишек. Илиешу стало жалко Ольгуцу. Он словно видел ее маленькую, слабенькую, спрятавшуюся за печной трубой в надежде спастись от гнева отца.

Прошло несколько дней. Почти все мобилизованные вернулись домой. Только Роман все не появлялся. Расстроенная Ангелина ходила из дома в дом, стараясь хоть что-нибудь узнать о муже. Никто толком не мог что-либо сказать, никто не видел его и не слышал о нем. Вернувшись домой, она часами просиживала на пороге, вглядываясь сквозь акации на дорогу, ведущую к станции. В такие минуты Илиеш боялся приближаться к ней: ее раздражал любой его жест, любое слово. Он словно бы становился чужим ей. Иногда даже ловил ее ненавидящий взгляд.

В селе между тем происходили необыкновенные события, о которых прежде Илиеш и понятия не имел. Открылся клуб, стали показывать кинокартины, устраивать митинги и собрания. На одном из собраний Павла Гынжу избрали председателем сельского Совета, а Лимпиаду — его заместителем. Собрание проходило в школе, туда пришло все село. Илиеш с Ольгуцей спрятались за печкой. Оксинте Кручек выдвинул кандидатуру Георгия Ботнару. Едва он произнес это имя, как в зале яростно закричали:

— Не нужен он нам! Не годится!

Другие пытались перекричать:

— Годится! Пусть будет!

Лицо Ботнару стало серым, землистым. Он поднялся с места, вежливо приложив руки к груди, поблагодарил за честь и выразил сожаление, что не может стать председателем сельского Совета, так как он уже назначен директором школы.

— К чертям такого председателя!

— Пусть будет им Павел! — выкрикнул кто-то.

Одна из женщин предложила кандидатуру тетки Лимпиады.

— Павла!

— Лимпиаду!

— Давай и мы будем кричать за тетку Лимпиаду, — шепнул Илиеш Ольгуце.

И их тонкие голоса вплелись в нестройный гул многоголосого зала.

— Тетка Лимпиада годится! Пусть будет она!

Все повернулись в их сторону. В мгновение ока кто-то, схватив Илиеша за шиворот, вытащил из-за печки и вытолкнул вон. Жестоко обиженный, он уселся на завалинке у окна, теперь уже отсюда наблюдая за ходом событий. Тетку Лимпиаду все-таки выбрали заместителем председателя, и Илиеш побежал домой поделиться радостью с матерью.

Ангелина белила полотно в корыте возле погреба, рядом с ней на траве с вязанием в руках сидела Евлампия и наставительно что-то говорила. Илиеш уловил последнюю фразу:

— Он связал тебя по рукам и ногам, вот и жди его теперь.

— Да где же он запропастился? Что с ним случилось? — Мать утерла слезы.

— Где же ему быть? Конечно, нашел себе другую. Наверняка не выплакивает свои глаза, как ты.