Ночевал Илиеш у тетки Лимпиады. Домой возвращаться ни за что не захотел. Ненависть вызывали даже сами стены родного дома, разрисованные львами, оленями, разными другими зверями. И как его ни уговаривали дед Епифан и тетка Лимпиада, он, сдерживая всхлипывания, отвечал одно:
— Не пойду, и все!
Тетка Лимпиада потчевала его соусом из цыпленка, с обычной ласковостью успокаивала:
— Не плачь, поспишь у нас. Завтра разберемся, кто прав, кто виноват. А сейчас ешь, будь умницей.
На другой день дед Епифан сказал Лимпиаде:
— Проводи его домой. Тебе, женщине, легче договориться с ней.
Лимпиада давно не заходила к своей золовке, с которой у нее никак не налаживалась дружба. В последнее время Ангелина принимала ее холодно. Но прекословить старику не хотелось — пошла.
Илиеш кипел:
— Скажи, чтобы не называл меня шельмой. Я ничего не крал у него, у меня имя есть.
— Он больше не будет тебя так называть. Не беспокойся.
— И пусть не надевает отцовские рубашки.
— И рубашки больше не будет надевать.
Дома была одна Ангелина. Чулика куда-то ушел. Илиеш остался во дворе, Лимпиада вошла в дом. Сначала разговор шел спокойно, ничего не было слышно. Потом Илиеш услышал громкий голос матери:
— Чего вы суетесь не в свое дело? Что, у него нету дома, нету матери? Что вы его держите у себя? Разве я ему зла желаю?!
Илиеш забрался на завалинку к окну. Ему было слышно, как тетка Лимпиада выговаривала матери:
— Постыдилась бы, Ангелина. Ребенок уже большой, все понимает. Чему он научится от тебя? А что скажет Роман, когда вернется?
— Захотел, так давно бы уже вернулся. Все мужики вернулись.
Илиеш не видел лица матери, но чувствовал, что она плачет.
— Почем ты знаешь, что случилось с Романом? Может, заболел, может, еще почему задержался. Подожди немного. А так ты становишься посмешищем всего села. Пригрела какого-то чужака. — Голос Лимпиады становился все настойчивей. — Почему этот Чулика не живет в своем селе? Что его заставило прибиться к нам? Ты спрашивала его об этом?
Ангелина злобно закричала:
— Спроси его сама, ты ведь власть!
— И спрошу, сегодня же спрошу. Только тебе первой следовало бы сделать это. Ведь он у тебя живет.
— Ну и что? Колет вам глаза? Да? Завидно, что не у тебя остановился?
Дверь с треском распахнулась. Лимпиада вышла на крыльцо и, словно ничего не произошло, с улыбкой сказала Илиешу:
— Сбегай в сельсовет, скажи Павлу, что я приду попозже.
Илиеш вернулся в дом, но с Чуликой перестал разговаривать, больше не прислуживал ему во время работы. И мать не стала уже настаивать, чтобы он учился ремеслу у маляра. С того дня она не решалась поднять на него руку.
Илиеш вообще не встречался с квартирантом. Днем работал в поле, по вечерам шел в клуб или в вечернюю школу, куда записался в пятый класс. Из его товарищей осталась одна Ольгуца. Заходил, правда, еще двоюродный брат Якоб, но с ним было неинтересно. Все остальные приятели разъехались — кто в школы, кто на разные курсы. Даже Владимир Ботнару запропал куда-то.
В вечерней школе занималось немало взрослых мужчин и женщин, к которым учителя обращались на «вы». Это почему-то особенно нравилось Илиешу. У них была молодая и хорошенькая учительница. Она краснела до ушей, когда вызывала к доске парня своего возраста. Иногда уроки посещал сам директор школы — Георгий Ботнару. Важный, надменный, с тросточкой в руке, он гордо садился на стул, медленно окидывал взглядом класс. Все заранее знали: выискивает очередную жертву, чтобы излить свою неутолимую злость. При его появлении все в классе сжимались, становились словно бы меньше ростом. Наступала тяжелая тишина. Боялись даже дышать. И как бы хорошо ты ни знал урок, все равно заикался, путался в присутствии грозного директора.
Ангелина совсем перестала интересоваться сыном, не спрашивала, куда идет или откуда пришел, чем занимается. У нее — свой мир, у него — свой. Однажды он услышал, как мать жаловалась Евлампии:
— Этот ребенок сведет меня в могилу. Видела бы, какими глазами он смотрит на меня. Будто я ему враг. Боже, лучше бы я его не родила на свет!
И ударилась в слезы.
— А ты не принимай так близко к сердцу. Пусть Чулика возьмется за него. Мужчина, он его скоро приструнит.
Осень уходила на покой. Ее провожали стаи ворон угрюмым карканьем, ей вслед махали деревья оголенными ветками. Пронзительный ветер нес за ней сорванные с акаций сморщенные стручки.
В старом отцовском пиджаке, с засученными рукавами, Илиеш убирал кукурузу на Чертовом кургане. Неподалеку пасся привязанный к колышку Вьюн. Бедняга уже давно объел траву вокруг себя, и его следовало бы перевести на другое место. Но Илиешу некогда. Нужно спешить, иначе кукуруза останется под снегом. Все убрали, лишь их участок еще не убран. Но чтобы все успеть, разве достаточно иметь только две руки? Мать предупредила: если не закончит сегодня, то завтра в поле выйдет она. Оставит без присмотра хозяйство и выйдет.