Обрести себя

Илиеш тоже стал танцевать, хотя разгуляться было негде и его то и дело толкали. Правда, другие танцевали с девушками, а он еще не решался пригласить. Вообще-то он горел желанием вступить в круг с Ольгуцей. Только как осмелиться на виду у всего села? Да и не в этом даже дело. Осмелился бы. Только вдруг она не захочет? Девушки — народ капризный. Вот если бы он привел ее на жок сам, как это заведено, тогда другое дело. Тогда танцуй сколько влезет. Но что делать, если он еще не дорос. Хотя, говоря откровенно, стань он взрослым, все равно идти к Истрати Малаю, чтобы пригласить его дочь на жок, смелости не хватило бы. Тут нужна отчаянная голова. Истрати такой злой, что может накинуться на тебя с дубиной. И дверь не найдешь — вылетишь сквозь стенку на улицу. Ну, а пока он потанцует и с Якобом. Время покажет. Сегодня выборы, танцуют без соблюдения деревенских обычаев, не требуя с тебя ни «марша», ни на «чай», как это водится.

Когда вернулись домой, Ангелина вынула из кармана два аккуратно сложенных бюллетеня, положила их на стол.

— Зачем принесла их домой?! — закричал Роман.

Мать растерялась, испуганно теребила бумагу.

— А что с ними надо делать?

— В урну надо опустить, чудачка! Разве тебе не объясняли?

— Говорили. Будто бы поняла, — пролепетала Ангелина. — Там столько народу, шум, я и растерялась. — И с беспокойством закончила: — Что же теперь будет? Отменят выборы?

— Идем со мной. — Роман сам взял ее бюллетени, чтобы было надежней.

Они отправились в школу.

Избрание Лимпиады в Верховный Совет — событие, пожалуй, самое необычайное в истории Валурен. Никогда еще не выбирали женщину ни в какую власть.

С новыми надеждами и радостями подошла весна, но в дом Романа она принесла только горе. Чем больше сил набирали деревья, распуская почки и выбрасывая зеленые побеги, тем меньше сил оставалось у Романа. Он уже не мог ни жаловаться, ни ругать Ангелину — лежал неподвижно в постели. По его желанию кровать подтащили к окну, где прежде стоял стол. Подложили под голову и спину несколько подушек, и он, полусидя, опершись на них, глядел сквозь открытое окно в небо.

— Хочется увидеть, как расцветут акации, — печально говорил он Ангелине. — Очень я любил цветение акаций.

С некоторых пор он говорил о себе в прошедшем времени, как об умершем. Ангелина почти не отходила от его кровати, слушала его, поджав губы, словно окаменев. И ничем не выдавала своего страдания.

А Илиеш, смутно понимая происходящее, привычно занимался своими делами. Досаду вызывало лишь тягостное молчание в доме, печальные взгляды взрослых, которые встречали и провожали его. Он негодовал на эту проклятую болезнь, которая прицепилась к отцу как раз в то время, когда так хорошо стало жить на свете. И о болезни отца ему некогда было много думать — Илиеш выходил в поле с рассветом и возвращался, когда солнце уже скрывалось. Ведь он должен во что бы то ни стало закончить сев, чтобы никто не посмел упрекнуть его. Было бы позорно оставить землю незасеянной, раз болеет отец. А потом и школа отнимала столько времени…

В то утро Илиеш, сидя на завалинке, перебирал картофель на семена. Отец наконец-то решился лечь в больницу и послал Ангелину за подводой.

Было солнечно и тепло. Стайка желтых маленьких утят бегала по молодой травке, поминутно поднимая гвалт из-за червяков. На перилах веранды, пригревшись на солнце, кошка Мурка, друг детства Илиеша, мыла лапки. На нее упало несколько пахучих лепестков вишни, расцветшей у порога.

Вдруг в окне показалась голова отца. Илиеш испугался.

— Зачем встал? — Илиеш подошел к нему.

Роман улыбнулся, с усилием подняв руку, положил ее на плечо сыну. Рука была холодная и костлявая.

— Мне показалось, кукушка кукует.

Они прислушались, ничего не было слышно. Илиеш растерянно посмотрел на отца. Тот опять улыбнулся:

— Видно, померещилось. Много тебе еще перебирать?

— Немного. Подложить тебе подушку под спину?

— Не надо. Мне сегодня хорошо. Посмотри-ка на кошку!

Илиеш повернулся к Мурке, шагнул, чтобы взять ее на руки, но не успел. За спиной послышался глухой стук упавшего тела. Илиеш обернулся. У окна никого не было. Мальчик бросился в хату с ужасным предчувствием. Вытянувшись во весь рост, отец лежал посреди комнаты. Глаза застыли. Одна рука была вытянута вдоль тела, другая немного откинута, словно он хотел сделать слабую попытку подняться. Илиеш пулей вылетел из комнаты, оставив открытыми все двери. На пути встречались какие-то люди, повозки, он натыкался на них, плохо соображая, что ему надо. Он прыгал через плетни и заборы. Ему нужна была мать, но она не встречалась на пути.

Домой его привел дед Епифан. На веранде, где недавно мурлыкала Мурка, теперь проветривались подушки Романа. Из комнаты доносились причитания Ангелины, плач Лимпиады. Илиеш понял, что случилось то страшное, во что он никак не верил. Он вернулся с порога и убежал в глубину сада.

Солнце грело жарко, в небе виднелись журавли, возвращающиеся на родину. Над Чертовым курганом в синеве качался бумажный змей, запущенный ребятишками. Заливались жаворонки, зыбко ныряя высоко в небе над усадьбой Романа Браду.