Обрести себя

— А вы что, парнем не были? Не знаете, что у них в голове? Где ворота открыты, туда и прут. А насчет того, чтобы набиваться в зятья, мне и в голову не приходило.

— Сопляк, если увижу, что подстерегаешь ее, голову оторву! Так и запиши себе на лбу. — Этими словами Арион заключил разговор. Их ждала работа, некогда было рассусоливать.

И своим врагам не пожелал бы Микандру того, что пережил тогда. Есть люди, которые своим обликом и поведением внушают окружающим невольное уважение. При таком человеке не выругаешься, не нагрубишь, удержишься от некрасивого поступка. Именно таким человеком был для Микандру Арион Караман. Увидев его еще издалека, Микандру обычно бросал папиросу, вытаскивал руки из карманов, старался ступать тверже, чтобы казаться достойней. И вот этот самый Караман, за которого Микандру был готов положить руку в огонь, так несправедливо обидел его. Задетый до глубины души, Микандру возненавидел все человечество во главе со своей матерью. Он месяцами не являлся в село, с товарищами вел себя грубо, придирчиво, искал ссоры. Столкновения с окружающими несколько охлаждали его пылающую голову. Работал он как помешанный. В поле наедине со своим трактором ему было легче. Поле баюкало его мечты, дарило ему все свои цветы и ароматы. Все овраги и колдобины ободряли и утешали его, заставляли быть стойким. Ведь они никогда ему не изменят и не бросят, не оставят одного — все эти холмы, долины, равнины. Только не сдавайся.

Озабоченная состоянием сына, Рада приносила горшки с заговоренной водой. Она с трудом находила его в холмах и со слезами умоляла выпить заколдованную воду. С окаменевшей душой он разбивал об землю ее кувшины и прогонял с глаз.

— Ну что тебе надо, чем я перед тобой провинилась, чего тебе не хватает?!

— Хочу, чтобы ты искупала меня в мертвой воде, — мрачно проворчал он. — Хочу, чтобы ты убила все мои желания, чтобы я превратился в скалу и ничего бы не чувствовал.

— Ты хочешь невозможного, сын.

— Тогда какой толк от твоей ворожбы?

— Что верно, то верно — обман один.

— Ты этим обманом зачернила всю мою жизнь.

— Не дожить бы тебе, сын, чтобы твои дети так упрекали тебя!

В груди у Рады словно что-то лопнуло, и открывшееся ядро ее души оказалось не таким уж гнилым. Она приносила его по крупице, но непутевый сын совсем забыл дорогу в родной дом. А без него жизнь — не жизнь, праздники — не праздники. Убедившись, что ворожбой и заговорами не поможешь, Рада взялась приводить в порядок свою хибарку. В один прекрасный день, придя к нему в поле, она сообщила новость:

— Я завалюшку нашу побелила, приходи домой, сынок, у тебя на сердце ясней станет.

Но это сообщение оставило его равнодушным.

— Ну скажи что-нибудь, чего ты молчишь?! — умоляла Рада.

— А что сказать?

— Ты что, не слышишь? Я завалюшку нашу выбелила.

— Зря старалась, мать. Ее снести надо, а построить другую хату. Эту сколько ни бели — один черт.

Обидно было Раде слушать. Выходит, трудилась она напрасно. Однако сын разговаривал с ней спокойно, без раздражения, с грустью, в которой она уловила сыновнюю теплоту. Она села по-турецки прямо на жнивье, прикрыв своими юбками целый муравейник, и проворно спросила:

— А что я одна могу сделать?

— Пока то да се, замешивала бы саман на кирпичи.

Спустя некоторое время сторож с механизаторского стана дед Мерикэ, возвращаясь в село мимо глиняного карьера, застыл на месте с открытым ртом. Цыганка Рада, подоткнув подол, месила ногами глину. Изумленный дед долго стоял неподвижно, потом почесал за правым ухом, чтобы убедиться, не сон ли это, и громко промолвил:

— Ну, что я говорил? Все перевернулось на этом свете. Все идет шиворот-навыворот.

Когда выпадало свободное время, а также по праздникам, Микандру зачастил домой — стал помогать матери. Он шел околицей, задами, словно боясь встретиться с кем-то нежеланным. А сердце ныло беспрестанно, хотелось увидеть ее хоть издали. Он обращался к своей судьбе, чтобы она сжалилась и погасила сжигающее сердце пламя. Но судьба, как злая и упрямая свекровь, оставалась глухой к его мольбе.

И теперь, глядя, как Иляна уходит от него, скрывается в табаке, он согнал свою идиотскую улыбку, лег на землю с мыслью уснуть, пока не спадет жара. Но стебель дурмана, увядающий рядом, разогнал своим запахом сон, подменяя его нечетким миражем. Перед ним вновь и вновь возникает призрак с голубыми глазами, настойчиво ловит его взгляд и спрашивает: «Мне не хочешь погадать?»

Голос зовущий, нежный, как шепот родника, в котором купаются все звезды и куда приходят на водопой все цветы вместе с луной.

Микандру встряхнулся, встал, и видение исчезло. Перед Микандру вырванный с корнем дурман. Микандру поднял его, погладил там, где прикасалась ее рука. «Вот залог твоей любви», — словно повторяют увядающие листья.