Обрести себя

— Все-то вы торопитесь, будто кто за вами с палкой гонится.

Илиешу некогда было вникать в смысл дедова вздоха, в ту минуту ему было важнее всего не потерять след Ольгуцы. А когда Ион нашел его в сумерках среди гулящих парней и девушек, Илиеш не поверил своим ушам. Дед умер, сидя на пороге со своими ложками, и ложка Илиеша осталась немного незаконченной.

Невозместимость потери Илиеш почувствовал лишь гораздо позже, спустя несколько лет, когда остался совсем один. А в то мгновение ничего, кроме растерянности, он не ощутил.

Осенью Илиеш ушел в армию. Провожали его Ольгуца и Ион. Под орехом, что рос за околицей села, у дороги, ведущей в районный центр, Ион простился с Илиешем, объяснив, что дальше не пойдет — из-за протеза. Ольгуца поблагодарила его взглядом. А Илиешу в это время было все равно. Было лишь одно желание — догнать остальных ребят, вместе с ними добраться до военкомата. С тех пор как он узнал, что его призывают, любовь уже не радовала его, а скорее обременяла. Ольгуца по-своему истолковала эту перемену:

— Уже не любишь, Илиеш?

— Глупая!

— Хоть писать-то будешь?

— А как же!

— Забудешь.

— Говорю — глупая, чепуху городишь.

— Ну, скажи что-нибудь.

— Что сказать?

— Что-то же говорят парни своим девушкам, когда уходят в армию.

Эти ее слова развеселили Илиеша.

— Считай, что я сказал все, что полагается говорить парню, который идет служить.

В глазах Ольгуцы забегали чертенята.

— Баламут.

— Не нравлюсь?

Она составила гримасу: мол, конечно же нет, не нравишься, а чертенята в глазах стали делать знаки: не волнуйся, это она так, чтобы подзадорить, а сама души в тебе не чает.

— Теперь можешь подыскать себе другого парня. Времени будет вполне достаточно.

Остальные призывники уже давно ждали его на перевале возле засохшего колодца и теперь кричали и махали ему руками: хватит любезничать, пора!

Ольгуца поникла, протянула ему узелок с гостинцами. Постояв молча, поднялась на цыпочки и быстро поцеловала.

— Имей в виду: если отец захочет выдать замуж за кого-нибудь, не пойду. Понял?

— Понял. Ладно.

Когда нагнал ребят, притворился веселым, развязным, — мол, ему все равно, что там страдать из-за девчонки! Чтобы выглядеть совсем самостоятельным, пустил несколько острот насчет девчат, которые сами вешаются тебе на шею. Ольгуца махала ему платочком и очень удивлялась, что он ей не отвечает. Потом зашагала домой. И когда Илиеш наконец осмелился обернуться, она уже входила в село.

Первое ее письмо было странно злым, дышало ненавистью и ядом.

Случилось это в холодный, неприветливый день. Вернувшись после занятий в поле, солдаты облепили печку. Вначале, когда армейский распорядок и нагрузка от непривычки выжимали все соки, Илиеш только и мечтал о том, чтобы добраться до печки. Тепло голландки, обитой черной жестью, казалось верхом блаженства. Тут развязывались сердца и языки. А говорунов, оказывается, на свете прорва. Никто его не тянет за язык, а он тебе излагает с художественными деталями свои похождения с одной вдовушкой-соблазнительницей. Другой хочет, чтобы все непременно знали о его взаимоотношениях с девчонкой. Третий делится своими воспоминаниями о жене и детях… Любители хорошо поесть описывают со смаком, как когда-то у них дома резали свинью, какой толщины было сало, какие получались колбасы.

В тот памятный вечер Илиешу удалось захватить лучшее местечко возле печки, тепло разливалось по всему телу, добиралось до кончиков пальцев. В это-то время и позвал его ефрейтор Джафар.

— Прощай, печка! — пошутил кто-то.

Илиеш пожалел об утраченном местечке, но ничего не поделаешь, если зовет командир, надо идти.

— Как из объятий красавицы на мороз выходить, так от печки отрываться!

— За пазуху набери тепла!

Ефрейтор, извлек из кармана письмо, строго оборвал болтунов:

— Разговорчики! Облепили бедную голландку, как инвалиды. Стыдно смотреть!.. На вот, Браду, письмецо. — Джафар, стараясь придать себе солидность, важно изрек: — Тут написано: «Вручить лучшему бойцу». Оцени! — Он поднял указательный палец.

Конечно, Илиеш еще не стал в полном смысле отличником боевой и политической подготовки, как принято в армии именовать лучших солдат, однако службу нес добросовестно, вперед не лез, но и не отставал. Так что письмо ему вручили без всякой насмешки, однако он залился краской.

— Прочитай вслух, — Джафар одобрительно улыбнулся, — какие могут быть секреты…

Растерянный Илиеш развернул треугольник письма сложенного еще по образцу военных лет.