Обрести себя

«Все ходит к нам и дает понять, что я ему нравлюсь. Вроде человек порядочный. И отец не против. А родителей надо слушаться. Чужой чужим остается, а в случае чего выручат только родители, на них одна надежда. Так что верни мне зеленый гребень (он не мой, а мамин) и платочек с кружевами, который ты взял у меня весной, когда мы сидели под орехом Тоадера Мунтяна и ты клялся мне в любви, а я, дура, верила. Не знала тогда, что ты за фрукт. Не зря про вас, парней, сложили такую песню:

Лист зеленый винограда,
Ольгуца, Ольгуца,
Парню доверять не надо,
Ольгуца, Ольгуца,
Он с тобою ласков будет,
Ольгуца, Ольгуца,
Потом бросит и забудет,
Ольгуца, Ольгуца.

Вот какие вы. Хотя, по правде сказать, тот, кто сложил эту песню, не до конца все знает, пусть бы у меня спросил. Уж я бы все расписала. Так что верни мне обратно гребень и платочек. Не хочу, чтобы они попали в руки другой девчонки, которая будет смеяться надо мной и называть дурой».

Последняя страница была заполнена стихами. В те годы письмо без стихов казалось девушке признаком дурного тона.

Несколько из этих строф он запомнил навсегда.

Была любовь вначале.
Ушла, и ты — одна.
Без солнца день печален,
Ночь без луны мрачна.

И будет день унылый,

Когда любовь остыла.

В конце письма было четверостишие, написанное красными чернилами:

Красивый был когда-то май
И как расцветал светло.
Красиво было, словно рай.
Но что было, то прошло.

— От зазнобы? — поинтересовался, бесшумно подойдя, Урекелнице, сосед Илиеша по койке.

— От нее, — ответил Илиеш, не поднимая головы.

Он не переваривал этого Урекелнице, который принадлежал к сорту людей, что никогда не бывают довольны. Урекелнице казалось, что его обделяют, что ему все достается худшего качества — и шинель, и ботинки, и белье. Даже место в казарме, которое он занимал, казалось ему самым плохим. Он всегда сетовал на судьбу и считал себя обиженным. Беседовать с ним было мукой. Но что поделаешь, приходилось слушать. Сосед начал очередную жалобу:

— Я по этой части совсем невезучий. Которые нравятся — не хотят со мной дела иметь, а те, что не прочь завязать знакомство, мне не нравятся. А вообще — получить письмецо от девушки неплохо.

Получить письмецо солдату конечно же приятно, не обязательно от девушки. Письмо из дома скрашивает суровую жизнь, согревает казарму, приносит свет. И не беда, что дома хата освещается коптилкой, а здесь, в казарме, сияет электричество. Все равно свет дома сильней. Пусть написано тебе письмо в полуразвалившейся, оставшейся от войны лачуге, а ты читаешь его в новенькой казарме, — сердце улетает домой, в эту самую лачугу… Письмо напоминает солдату, что где-то есть укромная долина, где горсточка крестьян ходит за плугом; собравшись в кружок, разговаривают о тебе; что там тебя ждут, надеются, что ты вернешься — и тогда они послушают твои рассказы о службе, оценят твое толковое слово, твои новые знания, твою полученную во время службы профессию, посмеются над привезенными тобой шутками, поразмыслят над приобретенной тобой мудростью. И долго будет просеиваться сквозь решето сельских разговоров все, что ты привезешь с собой.

О, письмо для солдата — это свежий ветерок в жаркий день, во время тяжкого похода, это девичья улыбка, когда ты изнемогаешь от усталости, это зеленый оазис среди песков!..

— Значит, от зазнобушки? — Урекелнице почесал свой острый подбородок. — Почитай вслух, а? — Тень печали появилась на его пышущем здоровьем лице.

Илиешу стало жаль соседа и земляка. Просьбу Урекелнице поддержали другие ребята, всем хотелось погреться хотя бы у чужого огонька. Некуда деваться, пришлось читать. Правда, он выбрал для чтения лишь стихи. Стихов было много, они были трогательные, поэтому ребята забыли о самом письме.