Мы с Элианой вошли в кафе, из которого открывался вид на залив, и нам предложили занять любой понравившийся столик. Ребята, что управляли этим местом, только открылись, так что я, обогнав Элиану, направился в самый дальний угол. В заведении повсюду виднелись итальянские флаги, а официанты, судя по внешности, были выходцами из Латинской Америки. Хотя итальянцы среди них тоже встречались.
Интересно, она выбрала это место, потому что разгадала мое происхождение? Хотя, может, ей просто нравился кофе.
Я опустился на стул, Элиана устроилась напротив меня и еще раз окинула взглядом пустое кафе. Мы были одни. Отлично.
– Это тебя устраивает? Пустое кафе? – спросила она с дразнящей улыбкой.
– Да, – бросил я, и, услышав столько краткий ответ, она улыбнулась еще шире.
Ее забавляло мое отношение к ситуации. И, в противоположность другим, она не оставляла попыток меня разговорить. Элиана будто бы не понимала, что мне нравится одиночество. И нет никакого желания находиться в окружении людей… Черт возьми, мне хотелось просто существовать.
– Ты ведь не любишь светские беседы?
Во взгляде Элианы читалась усталость. Да и в моем, полагаю, тоже. Но, несмотря на это, когда она смотрела на меня в ожидании ответа, глаза ее весело блестели.
– Не особо.
Она снова рассмеялась.
В зале появился официант. Он позвал коллегу с кухни, и попросил накрыть столик в патио, и говорил при этом на превосходном итальянском. Затем парень подошел к нашему столику, и при виде Элианы в глазах его появился блеск.
Он густо покраснел и принялся вертеть в руках блокнот и ручку. Элиана улыбнулась ему, и придурок одарил ее белозубой улыбкой. И у меня что-то сжалось внутри.
Наблюдая, как этот засранец нерешительно топтался на месте, я ощутил раздражение. Откинувшись на спинку стула, я в упор уставился на него. Вскоре он заметил мой взгляд и, тут же уткнувшись в блокнот, нервно спросил, что бы мы хотели заказать.
–
Официант поднял взгляд и, хотя на лице его все еще читалась настороженность, спросил:
–
–
Черт, я уже много лет почти не говорил по-итальянски. Не мог себя заставить. Я общался на этом языке лишь с мамой и братьями. Но после выхода из тюрьмы подобное казалось неправильным. Мамы не стало. И стоило мне произнести на ее родном языке всего лишь несколько предложений, я ощутил, как мучительно заныло внутри.
Должно быть, официант заметил, что, пока он общался с Элианой, взгляд мой устремился в стол, а тело напряглось. Я даже не слышал, что она заказала. Я просто пытался дышать, пока боль раздирала меня на части.
Я ощутил, как моей ладони коснулась теплая рука Элианы, и, подняв глаза, встретился с ней взглядом.
– Ты в порядке? Ты вдруг как-то затих. Я звала тебя по имени, но ты затерялся в своих мыслях.
– Со мной все хорошо.
Официант принес нам кофе, и какое-то время мы сидели молча. Потом, как только он ушел, Элиана взяла пакетик с сахаром и высыпала его в свою чашку, а после принялась теребить пустую упаковку.
– Итак, – нарушила она молчание. – Ты бегло говоришь по-итальянски?
– Да.
– Мне говорили, что Эльпидио – старинное итальянское имя. – По-прежнему не сводя с меня взгляда, в котором читалась мольба ответить на вопрос, она поднесла к губам чашку с латте.
– Мои родители были итальянцами, поэтому я и говорю на этом языке. Я двуязычный, – уклончиво ответил я, опрокинул в себя кружку с двойным эспрессо и сделал официанту знак принести еще.
–
Твою ж мать. Сидевшая передо мной Элиана Лусия с забранными в небрежный узел растрепанными волосами, в полураспахнутой рубашке, да еще говорящая со мной по-испански, казалась самой горячей цыпочкой из всех, что я когда-либо встречал.
По нескольким знакомым словам в сказанном ей предложении я уловил, что она говорит по-испански, а не по-итальянски, хотя и поняла кое-что из сказанного мной. Я лишь благодарно ей кивнул. Я ведь, вроде как, тоже ее понимал. По крайней мере, отчасти.
Она рассмеялась, и я вдруг осознал, что девушка отвлекла меня от мрачных мыслей о маме. Она вновь помогла мне справиться.
Возле нашего столика возник официант с полным подносом выпечки и кофе.
– Можешь поставить это здесь,