Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография

– Твоя книга, – продолжал он, – как ни одна другая подходит для этого. Питер Паркер – ньюйоркец.

И из всех наших персонажей именно он лучший кандидат для того, чтобы дать оценку случившемуся. Он должен говорить от своего имени, от имени книги, от нас всех. Думаю, ты именно тот человек, который сможет сделать это правильно.

– Я в этом далеко не уверен, – ответил я. – Да, все нужные слова напечатаны в словарях, но как их там найти и в каком порядке расставить… Я понятия не имею.

– Пожалуйста, сделай мне одолжение и подумай об этом, я очень тебя прошу. Может, что и получится. Да, тут легко обжечься. Да, куча народу сочтет, что неподобающе говорить на эту тему на страницах комикса. Если напишешь не так, то тебя просто растопчут, но, если напишешь правильно, мы будем навеки тебе благодарны.

Он был совершенно прав насчет рисков. Жестокое убийство более чем трех тысяч ни в чем не повинных людей уже было политизировано и использовалось для ограничения гражданских свобод, распространения предрассудков и усиления борьбы с теми, кто не имел никакого отношения к трагическим событиям, но были политически удобными целями для атаки. Конечно, это все не меняло того факта, что был осуществлен акт неописуемого насилия, и каждый человек должен был взывать к ответу и осудить его. Я не понимал, что делать. Было ясно, что события 11 сентября не должны быть вставлены в традиционную историю и не могли быть рассказаны с изменениями и дополнениями, потому что это бы умаляло значение случившегося.

Но если не часть истории, то что?

На следующий день мы снимали один из эпизодов «Иеремии» в одном из заповедных парков Ванкувера. Там росли огромные старые деревья, с которых, тихо покачиваясь под легкими дуновениями ветра, словно шали и занавеси, свисал мох. Идеальное место для рефлексии. Пока группа готовилась к съемкам следующей сцены, я вернулся в продюсерский трейлер, чтобы предпринять последнюю попытку написать сценарий. Мой ноутбук остался в офисе, поэтому я открыл блокнот и уставился на пустую страницу. Просто напиши то, что первым пришло в голову.

Я написал: Слов нет.

Взглянул на страницу: Нет слов.

«Следуй за мыслью», – решил я.

Некоторые вещи невозможно описать словами. Их невозможно понять. Их невозможно простить.

Как мне объяснить, что мы не знали? Мы не могли знать.

Мы не могли даже представить.

Благоразумный мир всегда будет уязвим перед безумцами, потому что мы не можем вообразить, что творится в их головах.[86]

Я старался писать быстрее, так как слова потоком появлялись в голове, я просто автоматически отображал их на бумаге.

Но что мы скажем детям? Мы скажем им, что у зла – лицо чужака?

Нет. Зло – это идея, прячущаяся за лицом. И оно может выглядеть так же, как и ваше.

Скажем ли мы им, что зло осязаемо, что у него есть границы, имена, формы и судьбы?

Нет. Им и без того хватит кошмаров.

Может, мы скажем, что нам жаль. Жаль, что мы не смогли подарить им мир, который хотели.

Что наше желание кричать вытесняет нашу готовность слушать.

Что все совестливые люди должны делить бремя с мужчинами и женщинами, живущими далеко от нас, иначе однажды их ноша станет нашей трагедией.

Или мы просто скажем им, что любим и защитим их.

И наша любовь так сильна, что мы готовы без сожаления отдать за них свои жизни.

А теперь еще быстрее, написать о возмездии.

Какова бы ни была наша история, откуда бы ни происходили наши фамилии, мы – добрые и честные люди.