Обретя крылья. Повесть о Павле Точисском

— Уха стынет, прекращайте спор, — позвала Саша. — На голодный желудок вы стали злыми.

Весь день они провели на острове. Саша пела родные украинские песни. Ее мягкий голос вызвал у всех восхищение…

Потом он, Точисский, разыскал Антона Соколова. Тот поселился на окраине города. С виду медлительный, походка вразвалку, Антон в деле расторопный, товарищи по Семянниковскому заводу могли бы подтвердить. У Соколова, проработавшего на этом заводе горновым больше десятка лет, кожа задубилась, стала коричневой, и оттого белесые волосы, брови и коротко стриженные усы казались еще белее.

Когда Антона ссылали под надзор саратовской полиции, по делу Владимира Ульянова еще велось следствие…

Соколов не раз встречался с Ульяновым. Впервые он увидел его в воскресной вечерней школе на Шлиссельбургском тракте, которую Антон посещал. Занятия вела Надежда Константиновна Крупская. Однажды она привела невысокого молодого человека в старом драповом пальто. Представился Николаем Петровичем. Разговор вел доходчиво, умно, обнаружив большое знание фабрично-заводской жизни…

Когда же Бабушкин организовал из рабочих Семянниковского завода кружок, Антон был одним из его активных участников. Такие кружки имелись и на других заводах города. А прошлой осенью разобщенные рабочие кружки Петербурга объединились в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».

От Василия Шелгунова Антон узнал: «Союзом» руководит тот самый лектор Николай Петрович. А позже Соколову стало известно и его подлинное имя — Владимир Ильич Ульянов…

Домик, где поселился Антон Соколов, Точисский отыскал с трудом. Хибарка в глубине двора, у порога чернела смолистым дном ветхая лодка, ждала своего часа на дрова. Толкнув низкую дверь, Павел вошел в тесную комнатушку:

— Мне нужно повидать Антона Соколова.

С топчана поднялся хозяин, одернул рубаху навыпуск:

— Чем обязан? По-моему, я где-то видел вас?

— Весьма возможно, я служу на железной дороге конторщиком. Десять лет назад жил в Санкт-Петербурге, работал на писчебумажной фабрике братьев Варгуниных, на заводе Берда, в типографии Авсеенко.

— Значит, питерский? Рад знакомству. Сейчас чаем угощу.

Антон взгромоздил на стол медный самовар с помятыми боками, аккуратно положил баранки, поставил блюдечко с колотым сахаром.

— Так говорите — Точисский? Вот ведь как случается: гора с горой не сходится, а человек с человеком… О вас я много наслышан от Климанова Егора и Василия Шелгунова. Помните их? Они «Товарищество санкт-петербургских мастеровых» добром вспоминали, говаривали, первую-де школу марксизма у вас получили…

— А я ведь к вам за помощью, Антон.

— Коли в моих силах… — Соколов положил руки на стол.

— Никак не наладить связь с саратовскими рабочими, нет у них ко мне веры, кто я им, конторский служащий.

Антон пристально посмотрел на Точисского:

— Задача не из легких, Павел Варфоломеич, пролетарий тут не то, что в Санкт-Петербурге, одно название «рабочий», каждый сам в себе варится.

— Вот и помогите мне, надо организовать кружки самообразования, создать кассу взаимопомощи…

— Попробуем сообща, Павел Варфоломеич…

Всю осень и до самых декабрьских морозов Павел и Андреев вели занятия среди рабочих железнодорожных мастерских.

Воскресными вечерами сходились на квартире Антона Соколова, слушали лекции Павла, читали «Манифест» и книгу Владимира Ульянова «Что такое «друзья народа»…»,

На заводе Беринга и табачной фабрике фирмы Нобель в кружках выступали подготовленные социал-демократы…

В секретном циркуляре департамент полиции уведомлял, что «революционная пропаганда социал-демократического характера, найдя для своего распространения благодатную почву в среде фабричных рабочих, начала приобретать внутри империи серьезное значение… В Москве, Владимире, Нижнем Новгороде, Киеве, Казани, Самаре, Саратове, Харькове и Ростове-на-Дону имеются уже вполне организованные революционные рабочие кружки, преследующие чисто социал-демократические цели…»

Перебравшись из Саратова в Москву, Павел был уверен: полиция не оставит его в покое и негласный надзор сохранится. Так и случилось.

Когда уезжал из Саратова, товарищи по организации дали московскую явку. На Сухаревке в доходном доме на стук Точисского дверь ему открыл худощавый, но широкий в кости парень лет двадцати пяти в потертой студенческой тужурке. Он изучающе посмотрел на Павла.

По описаниям саратовцев Точисский узнал Акима Сергеева, старшекурсника медицинского факультета.

— Вам привет из Саратова, — сказал Павел. Сергеев посторонился:

— Проходите.

Комната длинная, темная. У стены — железная кровать, застланная шерстяным одеялом, у окна стол, заваленный медицинской литературой. Стопка книг и на старом брюхатом комоде в глубине комнаты.

Павел снял пальто, сел на рассохшийся стул.

— В Москве проездом?

— Нет. Переехал на жительство. С большим трудом добился этого разрешения.

— Устроились на службу?

— Намерен в типографию.

— В Москве печатных заведений предостаточно. Обратитесь в «Русское слово» либо «Русские ведомости», можно спросить в «Московском листке». Здесь у вас есть знакомые?

— Нет. Хотя когда-то была у меня встреча на Пресне.