Обретя крылья. Повесть о Павле Точисском

Еще до того, как Точисский попал в московскую тюрьму, в Минске в марте девяносто восьмого года состоялся первый съезд Российской социал-демократической партии. Тогда же, в марте, был составлен «Манифест Российской социал-демократической партии». Манифест определял историческую роль, которую российский пролетариат призван выполнить под руководством своей партии в борьбе за завоевание политической свободы как необходимого этапа на пути к социализму. Но съезд не принял ни программы, ни устава. Вскоре стало известно: полиция арестовала пятерых из девяти делегатов съезда. В социал-демократии произошел раскол. Часть социал-демократов, тяготеющих к экономической борьбе, отрицая борьбу политическую, занялись ревизией марксизма. Они распространяли в организациях принятый ими программный документ «Кредо». Сторонники этого направления крикливо доказывали, что существует теоретический и практический марксизм, что политическая борьба пролетариата исчерпала себя и наступает пора более энергичного ведения экономической борьбы, упрочения экономических организаций.

На собраниях «интеллигентных пропагандистов» Аким и другие революционные марксисты обвиняли сторонников нового направления в отходе от марксизма, в предательстве лучших традиций революционной социал-демократии.

— Мыслимо ли, — говорил Сергеев, — утверждать: Россия-де не имеет условий для политической борьбы, а русские рабочие в отличие от западных пролетариев не имеют организационного духа?

Саше удалось принести в тюрьму между страницами книги тоненький оттиск «Протеста российских социал-демократов» с резкой критикой нового «экономического» направления.

На свидании с Павлом Саша шепнула:

— Автор «Протеста» — Владимир Ульянов…

Шаги в коридоре и бряцание ключей, скрежет замка в соседней камере и голоса. Вероятно, кого-то повели на допрос…

Мысль снова вернулась к «Протесту российских социал-демократов». Владимир Ульянов решительно заявлял: всякая попытка столкнуть рабочих с пути политической борьбы, повернуть на путь экономической несет опасность революционному рабочему движению и важнейшая задача социал-демократов — создать самостоятельную политическую рабочую партию, цель которой — взятие политической власти пролетариатом для организации социалистического общества…

Точисский пятерней взъерошил волосы, откашлялся. Да, именно так, как пишет Ульянов, мыслилась ему деятельность рабочей социал-демократической партии в ту пору, когда создавал «Товарищество санкт-петербургских мастеровых».

И уж никакого доверия и снисхождения сторонникам нового «экономического» направления, никакого с ними мира.

Сегодня снова приходила на свидание Саша, рассказывала о дочурке, улучила момент, сунула записку от Акима. В камере Павел прочитал: «Драка с «экономистами» не утихает. Новонаправленцы тянут в болото…»

Близился к концу 1900 год.

Зима уже в самом начале выдалась в Москве лютая, с метелями и вьюгами, обильными снегопадами и морозами. Ночами ветер, беснуясь, гремел железом крыш, сорванными вывесками, свистел по-разбойному.

Ветер выдул все тепло из тюремных камер, гуляя в длинных мрачных коридорах. Трубы отопления едва теплились. В камере вода в кружке на столике за ночь покрывалась ледяной коркой, а на каменных стенах выступал мучным налетом иней. Под тонким одеялом тело от холода деревенело.

На утренней прогулке мороз обжигал, и заключенные ежились, прятали пальцы в рукава, растирали лицо, уши.

Павел резко похудел, простуженно кашлял. На висках и в бороде прибавилось седины…

То утро, как всегда началось с умывания и уборки камеры. Согреваясь, Павел до блеска вычистил медную сосуду, вытер бетонный пол и думал о предстоящем свидании.

В полдень в дверную форточку заглянул надзиратель:

— Господин Точисский, на выход!

Голос вежливый, такие надзиратели в тюрьме редкость. Он и по коридору вел, не покрикивал. Павел торопился. В зале для свиданий, кутаясь в старенькое пальто, ожидала Саша. Из-под шали, подаренной Ювенали-ем, выбилась прядь волос. Саша держалась молодцом, улыбалась. Они уселись на длинной скамье у стены, а надзиратель стоял рядом и всем своим видом давал понять, что не намерен прислушиваться к их разговору. На свидание отпущено всего десять минут, и разговор получился отрывистым. Саша расспрашивала о здоровье, а он ее о доме и Маше. Чуть слышно шепнула:

— Аким велел передать — Владимир Ульянов возвратился из ссылки и выехал за границу. Готовится выпуск революционной марксистской газеты…

До обидного коротко свидание… Однако для Павла это глоток свежего воздуха. В камере он снова и снова перебирает подробности встречи, вспоминает интонацию Сашиного голоса, прядку волос на ее чистом лбу, думает-передумывает все услышанное.

Проклятая тюрьма! Сиди тут, мерзни, а там такие дола…

Заскрежетал дверной замок, и в камеру, пригнувшись под притолокой, вошел надзиратель с пузатым медным чайником. Налил в кружку кипятку, положил сверху пятикопеечную булку:

— Ужинайте.