Обретя крылья. Повесть о Павле Точисском

— Вы социал-демократ?

— Марксист.

— Прекрасно! Нашего полку прибыло. Скажу сразу — живем мы нелегко. Еще не все кружки под нашим влиянием, нередко чувствуется изолированность и обособленность. Я, например, вхожу в «Кружок интеллигентных пропагандистов», и мы распространяем марксизм в рабочих кружках. Но, к огорчению, не все социал-демократы придерживаются твердых взглядов. Кое-кто потянулся за Эдуардом Бернштейном. Вы читали его статьи в германском журнале «Новое время»? Называются они «Проблемы социализма».

— Широко взято. В Саратове я отстал от времени, — заметил Павел. — В революционном движении появились новые имена.

— Не сожалейте. — Сергеев с досадой передернул плечами. — Если бы такие, как Бернштейн, не всплывали на гребень волны, движение от этого лишь выиграло бы. Бернштейн призывает к пересмотру марксизма, отрицает классовую борьбу и диктатуру пролетариата. Подлейший прием. Убежден, еще при жизни Фридриха Бернштейн вынашивал эту мысль, да опасался Энгельса, который вместе с Марксом постоянно его критиковал. К великому сожалению, в России сыскались почитатели Эдуарда Бернштейна. Слышали о Прокоповиче и Кусковой? — горячо продолжал Аким. — Опаснейшая публика для российской социал-демократии. Вколачивают в головы рабочим, что их удел — экономическая борьба, а борьбу политическую за пролетариатом отрицают. Нам, бесспорно, не хватает Ульянова. Знакомы ли вы с его книгой «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?»

Точисский кивнул утвердительно. Они в Саратове читали эту книгу коллективно, и ни у кого из присутствующих не вызвало сомнения: отныне с народничеством покончено и начатую Плехановым борьбу с народниками завершил Ульянов.

А когда он, Павел Точисский, прочитал, что «русский рабочий, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет русский пролетариат (рядом с пролетариатом всех стран) прямой дорогой открытой политической борьбы к победоносной коммунистической революции», все они, саратовские социал-демократы, в один голос заявили, что книга Ульянова — манифест будущей марксистской партии в России.

— Ульянов в ссылке, а его мать и сестры нынче в Подольске проживают, — сказал Сергеев. — Чистой и ясной души люди…

В камере холодно. Застегнув старое, выношенное пальто и подышав в ладони, Точисский прилег на кровать.

Его увозили в тюрьму, а денег у Саши оставалось совсем мало, но она успокоила: «Не волнуйся, проживу, пока не решится твоя судьба».

Позже, когда ей разрешили свидания, он узнал — товарищи помогли Саше. К ней приходил Аким Сергеев, принес деньги.

За дверью камеры тяжелые шаги надзирателя. Распахнулось смотровое окошко:

— Заключенный, днем лежать не велено. Вдругорядь будете наказаны карцером.

Медленно тянется время. Павел меряет шагами камеру, вспоминает.

…В Москве произошла встреча с жандармским ротмистром Терещенко, который вел следствие по «Товариществу санкт-петербургских мастеровых». Однако это был уже не тот прежний петербургский ротмистр, а старший следователь московского охранного отделения, ближайший помощник полковника Зубатова, начальника московской охранки.

— Ну-с, старый знакомый, — басил Терещенко, постукивая ладошкой о стол. — В каком качестве, говоря вашим филозовским языком, нынче выступаете?

— Ведь и вы в новом качестве, — заметил Павел. — Не ротмистр, ныне подполковник.

— Не без вашей помощи, — довольно хохотнул Терещенко. — За раскрытие вашего «Товарищества» получил повышение в чинах и должности…

Встав, он подошел к окну.

— Докладывают мне осведомители: прибыл в Москву некто Точисский… В Саратове-де ни в чем предосудительном не замечен, характеризуется положительно. Вы думаете, я этому поверил? Нет, не тот вы, Павел Варфоломеич, человек, чтобы менять взгляды. Затребовал бумаги на вас и надзор за вами установил. И, как видите, не напрасно. Замечали вас на заводе Гужона, Прохоровской мануфактуре. К чему бы?

Павел пожал плечами:

— Не помню! Не ошиблись ли ваши филеры? Терещенко рассмеялся:

— Не хитрите, господин Точисский, факты достоверные. На заводах вы по-прежнему занимались пропагандой марксизма. — Терещенко полистал дело. — Дальнейшие наблюдения подтвердили наши догадки. Может, расскажете о своей организации? Советую вам быть откровенным. Не желаете? Что же, в камере у вас будет предостаточно времени на обдумывание.

Вспомнилось первое заседание московского «Кружка интеллигентных пропагандистов», на котором он, Точисский, присутствовал. Собрались на квартире Наума Гросса, инженера с механического завода Листа, что на Софийской набережной.

В гостиной шумно. Павел и Сергеев расположились у окна. Аким смотрел, как по освещенному газовыми светильниками Тверскому бульвару гуляла праздная публика, а Точисский стоял спиной к окну и слушал представительного мужчину с седыми бакенбардами и высокими залысинами, одетого в темную дорогую пару. Баритон мужчины звучал безапелляционно:

— Господа, государство — вечная надклассовая категория… Искони российская некультурность заставляет нас идти на выучку, с вашего позволения, на поклон к Европе.