Обретённая память

Это воскресенье было другим. В данный конкретный день у Джека даже появился шанс вымыть внедорожник. Обычно это задание он давал Йанто или кому-нибудь ещё, кроме себя, но если сегодняшнее воскресенье должно было стать самым скучным за всю его жизнь, он собирался потратить его на те дела, которыми занялись бы нормальные люди.

Разлом был спокоен. Джек заставил Тошико провести бо́льшую часть утра и дня за проверкой оборудования, чтобы удостовериться, что это не ошибка. Как оказалось, ошибкой это не было. Всё работало, показания были точными. Казалось, Разлом взял выходной. Проверив и перепроверив всё и удовлетворённо отметив, что активность Разлома минимальна, Тошико теперь занялась изучением того, что она описала как «низкорезонансный электромагнитный пульс», который шёл из подвала.

— Мне есть из-за чего беспокоиться? — спросил Джек, бесцельно болтаясь мимо её рабочего стола в центре Хаба.

— Нет, Джек. Наверно, не из-за чего. Я уже несколько раз улавливала этот сигнал раньше. Я просто пытаюсь разобраться, от какой из наших внеземных игрушек он исходит.

Хотя её бесконечное восхищение скучными порой деталями её работы Джеку было трудно понять, он счёл это на удивление убедительным и отошёл, предоставив ей возможность спокойно работать.

Чего он не мог понять, так это того, почему Гвен до сих пор здесь. Был вечер воскресенья, уже пробило восемь часов, ничего не происходило, и тем не менее она по-прежнему сидела здесь, вяло просматривая файлы на своём компьютере, словно подросток, исследующий YouTube ранним утром.

— Теперь ты, Гвен, — сказал Джек тоном «встревоженного отца», положив одну руку на её плечо. — У всех нас есть оправдания. У нас нет личной жизни. У тебя — есть. Что ты здесь делаешь?

Гвен подняла на него сердитый взгляд и вздохнула, чего он не ожидал.

— Рис, — сказала она. — Я… я только что…

— Поругались?

— Да.

— Дай мне догадаться. Из-за работы?

— На самом деле, нет.

Она снова тяжело вздохнула и перевела взгляд обратно на свой тускло светящийся монитор.

— Тогда из-за чего?

— Из-за диванов.

Джек убрал руку с её плеча и прыснул от смеха, не сразу сообразив, что Гвен это не кажется смешным.

— Диваны? — переспросил он, изо всех сил стараясь говорить серьёзно.

— Да. Диваны. Вчера днём мы пошли по магазинам поискать диван. Я хотела купить тот красный, он хотел кремовый кожаный… Боже, он был таким безвкусным… В любом случае… — она вздохнула. — Диваны.

— Так что, в мире всё ещё есть люди, которые ругаются из-за диванов? — сказал Джек, по-прежнему пытаясь изображать искренность. — В городе, где находится один из самых активных разломов во времени и пространстве по эту сторону Млечного пути, вы до сих пор ругаетесь из-за диванов?

— Что ты хочешь этим сказать, Джек?

— Я хочу сказать… Это диван. Почему бы тебе не пойти домой, к Рису, и… не знаю… заказать еду с доставкой и… заняться тем, чем все пары занимаются. Разве ты не должна наслаждаться любовью, с этим кольцом у тебя на пальце и всем остальным?

— Джек, я работаю…

— Гвен, здесь не над чем работать. Я только что вымыл внедорожник, я вычистил бóльшую часть наших жёстких дисков, я даже заменил лампочку в своём кабинете.

— Ты вымыл внедорожник?

— Да.

Гвен засмеялась, прикрыв рот рукой.

— Ты… вымыл внедорожник?

— Да. В это так сложно поверить?

— Я просто представила, что ты, как Джессика Симпсон в том видео[5]…

— Ладно, тогда почему бы тебе не взять свой мысленный образ и не уйти? Давай. Это приказ. А где Оуэн?

— Внизу, в подвалах.

— Скажи ему, что он тоже может уходить. Это наша самая спокойная ночь в году, а вы всё ещё здесь. Вы сумасшедшие. Вы все.

Гвен вздохнула и быстро отключила все приложения на своём компьютере. Она взяла куртку и, помахав на прощание сидевшей на другом конце Хаба Тошико, направилась к подвалам.

Из всех частей Торчвуда Гвен меньше всего нравились подвалы. По своему опыту она знала, что места могут физически впитывать сильные эмоции. Где-то в сейфе у Джека хранилось устройство, способное читать эти эмоции, но Гвен считала, что даже без него можно ощущать неприятные чувства, оставленные в прошлом. Когда ей было пятнадцать лет, она поехала на школьную экскурсию в Германию, где они посетили один из старых концлагерей. Там была ужасная атмосфера; не слышалось ни птичьего пения, ни, фактически, каких-либо ещё звуков, кроме их собственных шагов. И когда они вышли за ворота, им как будто стало холоднее.

Хотя масштаб и контекст были совсем иными, подвалы Торчвуда напоминали ей о том чувстве; внезапное понижение температуры и странная, непонятная меланхолия. Как будто она ощущала печаль за всех людей и иных существ, которые очутились в этих камерах; напуганные, злые, потерянные и одинокие.

Тем загадочнее от этого становилось то, почему Оуэну захотелось провести там весь день и вечер, сидя на табуретке и глядя сквозь стекло одной из камер на Дженет.