Обряд

Он пожимает плечами. Его темные глаза искрятся в свете ламп над головой. Настя достает из кармана телефон, но связи нет: они едут в туннеле под рекой.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивает она, решившись заглянуть ему в лицо. На его щеке виднеются сухие розовые полоски ссадин.

— Ты в опасности.

Она смотрит на него, вытаращив глаза, в голове у нее никак не укладываются его спокойствие и смысл того, что он говорит. Конечно, черт возьми, она в опасности, он же преследует ее. В этот момент свет в вагоне мигает — значит, станция близка. Когда лампочки зажигаются, он стоит прямо перед ней, одной рукой сжав ее запястье.

— Стюха…

— Я не она, — шепчет Настя, отвернувшись под тяжестью его взгляда.

— Ну хорошо… Настя. Настя. Тебе не идет это глупое детское «Настя», ты в курсе?

В этот момент двери открываются, и в вагон влетает смеющаяся стайка школьников в разноцветных куртках. Ей удается вывернуться у него из рук и выскочить на платформу, и двери, как ей кажется, закрываются прямо у него перед носом.

Но она ошибается. На эскалаторе она расталкивает редких пассажиров, быстрыми перебежками пробираясь наверх, боясь обернуться, но кожей чувствуя, что он прямо за ее спиной. Проскочив турникет, она выбегает в распахнутую позади кого-то дверь и оказывается на улице. Темнота прячет ее, но тут сзади она снова слышит:

— Постой же!

Она даже не оборачивается, сразу пускается бегом, скользя подошвами стоптанных кроссовок по свежей корочке льда, поскальзываясь, чуть не падая, но продолжая разрывать дистанцию между ними.

— Настя. Если хочешь, я буду называть тебя так. Только постой. Выслушай, что я должен тебе сказать.

Она совершает ошибку, но понимает это слишком поздно, когда, вместо того чтобы свернуть направо, на залитый светом, живой и безопасный Каменноостровский, несется влево, в черноту парка.

— Настя.

Он даже не кричит, просто говорит, и от звуков его голоса у нее все уходит куда-то вниз. Она ускоряет шаг. Там, где над теплотрассой корочка льда превращается в грязное месиво, она переходит на бег, пока не выскакивает на площадь перед театром с одиноким фонарем и блестящей ледяным румянцем брусчаткой. Она хочет свернуть направо, на свет, но дорогу ей преграждает медленно тянущийся по рельсам пустой трамвай. Она в отчаянии стучит кулаками по его железному боку.

Кондукторша выглядывает из окна.

— Че, совсем рехнулась?

— Меня преследуют.

— С путей отошла, дура.

Настя только успевает отпрыгнуть, трамвай прибавляет ход, она выскакивает на рельсы, но по встречной полосе навстречу летит другой трамвай. Она почти попадает под него, успев увернуться в последний момент. Рельсы трясутся электрической дрожью у нее под ногами, ее сердце оглушительно колотится, и она знает, что он прямо сзади. Бежать нет смысла. Он догонит ее и найдет, она всегда это знала. Поэтому она поворачивается лицом к площади, прочь от света.

Он стоит под фонарем и курит. Даже не сомневается в том, что догонит ее, что она — его.

Вдруг на тропинке между деревьев слышатся голоса, и на слабо освещенную единственным фонарем площадь выходит пара с маленькой пятнистой собачкой на тонком розовом поводке. Настя бросается прямо к ним, хватает девушку за руку, впивается пальцами в рукав ее пальто.

— Помогите, пожалуйста, меня преследуют…

Незнакомка смотрит на нее оторопело.

— Олег?

Ее спутник останавливается, переводит взгляд на Настю.

— Меня преследуют, помогите мне. Пожалуйста. — Кто?

— Он. — Она показывает на фонарь, но там уже никого нет.

— Больная, — еле слышно выдыхает девушка. — Олеж, пойдем, а?

— Погоди. Может, вам чем-то помочь? — Парень озабоченно сдвигает брови. — Позвонить в полицию? У вас есть телефон?

— Есть.

Настя достает его из кармана и смотрит на пропущенные звонки от Артура, потом на пустую площадь.

— Так почему…

— Олеж, она обдолбанная, на зрачки посмотри, пойдем.

Девушка утаскивает молодого человека, собачка семенит за ними, высоко поднимая свои маленькие пушистые лапы.

— Я не хочу тебе зла, — раздается у нее за спиной. — Если ты думаешь, что я приехал за этим, то ты не права. Я давно тебя простил.

Настя только и успевает броситься под деревья, на тропу, где только что исчезли люди.

— Помогите мне! — кричит она, но фигуры не оборачиваются.

Она останавливается. Повернувшись к нему лицом, она смотрит ему в глаза, а потом бьет его коленкой между ног, так сильно, как только может, и снова бежит. На этот раз он настигает ее в один прыжок, набрасывается и валит на землю, прямо в кучу обледеневшей кленовой листвы. Он придавливает ее всем своим весом, одной рукой зажимая ей рот, другой — запястья. Она чувствует запах его дыхания и вес его тела, ей хочется кричать. Хочется умереть.

— Если бы я знал, что нужно будет вот так ловить тебя, я бы написал тебе письмо, — произносит он и вдруг ни с того ни с сего смеется, зарывшись лицом ей в волосы. — Хотя чего я ждал, это же ты. Можно вывезти девушку из дремучего леса, но нельзя…

Настя пытается извернуться.

— Да ладно ты, не психуй. Просто послушай меня пять минут.

Она мычит.

— Орать не будешь, если рот разожму?

Вместо ответа она кусает его ладонь.