Обряд

— Я простил.

— И ты не думаешь, что все это может быть просто цепочкой случайностей? — с надеждой произносит она.

Он отрицательно мотает головой.

— Не может? Что Владик погиб под электричкой, а Петю на охоте зверь задрал? Так где они живут, ты подумай, Матвей? Там все умирают, в том поселке. Там жить нельзя. Там все пьют и… с ума сходят, в этой полярной ночи.

— Ты знаешь, что это не случайность.

— Я знаю только то, что с того момента, как ты появился здесь, вся моя жизнь превратилась в кошмар.

Произнося это, она вспоминает лицо Артура за стойкой, когда увидела его в первый раз. Тогда Катя ей сказала: смотри, как тот мальчик на тебя глядит, но она, Настя, даже и не заметила его. А потом весь этот год он был с ней, так преданно, будто ему нравилось с ней нянчиться. Через мгновение ее мысли возвращаются в темный коридор на пятом этаже, к оранжевой полоске света под дверью. Она открывает дверь. Она видит перед собой Артура, живого и мертвого одновременно, с двумя головами, как у валета из колоды карт: одна, с белыми глазами и черными от крови волосами, — снизу, в аду; вторая, живая, — сверху, улыбается ей.

В этот момент Настю накрывает. Ее складывает пополам, она отталкивает Матвея; внезапно его прикосновения становятся для нее отвратительными настолько, что ей хочется содрать с себя кожу там, где она касалась его. Она забивается в угол и сворачивается в комок.

— Стю. — Матвей запускает пальцы ей в волосы.

— Не прикасайся, — лязгает на него зубами она. — Это ты! Да ведь, ты?

— Что — я?

— Ты убил его!

Настя вскакивает и набрасывается на Матвея, лязгает зубами, и бьет, и кричит, и воет, а он зажимает ее руками и ногами, крепко-крепко, отвернув ее лицо от себя, чтобы она не укусила его.

Насте так больно, что она больше не может говорить, кричать, ходить, думать. Только дышать.

— Я хочу умереть.

— Это все отходняк.

— Я забыла, как много ты знаешь об этом.

— А я почти поверил в то, что ты изменилась, знаешь. Но нет, ты все та же обиженная злая девочка.

В этот момент Настя наконец начинает плакать, в ней больше нет ярости и силы, только боль. Она плачет так долго, что, когда наконец прекращает, на улице совсем светло, а Матвей спит рядом с ней, накрыв глаза рукавом.

И тут, лежа на спине на жестком матрасе и глядя в изъеденный протечками потолок, она понимает, что плачет не по Артуру, а по себе самой. По той Насте, которой никогда не будет. Потому что он был той единственной завесой, которая отделяла ее от черного мрака ее настоящей сущности и снующих там суетных и жадных тварей. По той версии себя, которой она была с ним. Она зажмуривает глаза и видит белую мастерскую и тело на полу, только это ее собственное тело.

И в этот момент она чувствует что-то похожее на облегчение. Можно больше не пытаться, это невозможно, да и незачем больше. Теперь нет ни бабушки, ни Артура, нет ничего, что ограждает ее от этого шага, и она спешит к себе настоящей — злой обиженной девочке. Конченой девочке. Стюхе. И этот шаг — вот он, это расстояние между ее губами и губами Матвея, которые шевелятся во сне, как будто он шепчет молитвы. И она готова его совершить.

Она тянется к нему и целует его, сначала нежно, а потом глубоко, и чувствует, что его тело помнит ее так же хорошо, как она — его. И что вдвоем они конченые и мертвые на матрасе в заброшенном доме, и это единственный возможный сценарий ее жизни, тот самый, о котором предупреждал ее дед, когда сажал на поезд до Питера.

Но через мгновение Матвей открывает глаза и, тяжело дыша, отстраняет ее от себя, вытирая рот рукавом и стыдливо запахивая шинель. Настя смотрит на него недоуменно, ее подбородок все еще горит от его щетины, во рту — знакомый солоноватый вкус его губ.

— Я не дам тебе использовать меня, чтобы пережить свое горе, — произносит он и поворачивается на другой бок.

Настя идет в ванную, открывает кран и подставляет под него руки. Ей хочется прополоскать рот, хочется забыть; голова у нее начинает раскалываться. Кран, кашлянув, отхаркивает ей в ладони пригоршню ржавой воды. Настя смотрит на нее, потом на себя в зеркало, а потом ее будто ослепляет вспышкой. Теперь она в другой ванной, но на ней та же пижама и бабушкины сапоги. В руке у нее что-то тяжелое — это утюг. Вниз с него капают на зеленую плитку длинные черно-бурые капли. Настя ставит его в раковину, зачерпывает кровь пальцем и рисует на зеркале символ — гора и солнце, встающее из-за вершины.

— Что это значит? — раздается у нее за спиной голос Матвея.

Настя следует за его взглядом и видит, что рисует на пыльной стене в том месте, где должно быть зеркало, тот же самый символ. Гора и солнце, встающее из-за верхушки.

— Ничего.

Она не знает, как сказать ему, что это она убила Артура.

Шестая глава

МИШАНЯ