Обряд

За дверью, в сенях, под тяжеленными сапожищами ходят ходуном половицы. Мишаня начинает метаться по комнате в поисках выхода из этой западни или хотя бы укрытия. Залезть под кровать — вот его первая мысль, — под ту самую, на которой, как говорят, умер злой одинокий старик, последний житель поселения рабочих. Отчего-то одна мысль об этом заставляет его содрогнуться, но потом он одергивает себя. Старик мертв, чего его бояться, а вот тот, кто обшаривает сейчас сени, громыхая шкафами, очень даже живой. А ведь живые должны быть страшней мертвых, так ведь?

Шаги за стеной замирают. Мишаня опускается на колени, скидывает рюкзак и приподнимает тряпку, которая свешивается с матраса, но под кроватью все заставлено коробками, так что не протиснешься. Он озирается; глаза, успевшие уже привыкнуть к темноте, сканируют комнату вокруг в поисках укрытия, пока наконец не цепляются за черный саркофаг платяного шкафа в углу.

Одеревеневшими пальцами он нащупывает на дверце крошечную зазубрину в том месте, где была когда-то ручка, зажимает ее ногтями и тянет на себя. Из распахнутого гардероба его окатывает тяжелым нафталиновым духом. Сделав глубокий вдох, Мишаня шагает внутрь. Он едва успевает спрятаться, как кто-то пинком раскрывает дверь в комнату.

— Никого, — произносит голос, судя по звуку, принадлежащий кому-то маленькому, кто никак не мог производить такой грохот.

— Тсс. Здесь кто-то есть, я чувствую, — раздается в ответ. Сразу ясно, это и есть владелец громких сапожищ. Выходит, их двое.

— Прекращай паранойю, — продолжает тихий голос. Сейчас Мишане отчетливо слышно: говорит девушка.

— Надо здесь все обыскать, — гнет свою линию громкий.

— Лучше давай печку затопим, если нам тут ночевать, — спорит с ним девушка.

— Если здесь пять лет никто не живет, то труба может быть забита мусором и мы задохнемся, — снова громкий.

— Значит, судьба такая, — отвечает ему тихий голос.

Раздается звук чиркающей спички и треск. Вот тут Мишаня понимает, что маленькое узкое зеркало в центре дверцы все расцарапано так, что с него стерлась фольга и в густую нафталиновую темноту платяного шкафа сочится дрожащий розоватый свет от огня. Мишаня решается сделать шаг вперед, к стеклу. Пустые вешалки предательски брякают, он цепляется за них своей шапкой. Прислонившись лбом к стеклу, он видит, что обе фигуры стоят к нему спиной. Одетые в черное, с темными волосами, поблескивающими в отсветах пламени, они похожи на двух призраков без ног и лиц, которые вот-вот оторвутся от земли и запляшут под потолком.

— Видишь, мы не умерли, — тихо, будто бы с усмешкой, произносит девушка. Это и правда девушка: волосы у нее очень длинные, а запястья — тонкие.

В ответ мужчина пожимает плечами и вдруг оборачивается. Его лицо против света кажется Мишане страшным, но знакомым. Картинка всплывает из памяти прежде, чем он успевает осознать это разумом. Это он, тот самый, приезжий, чужой. Злой. С фотографии.

Мишаня инстинктивно делает шаг назад, чудом снова не ударяется о вешалки и вжимается всем телом в дальний угол. Отсюда голоса кажутся ему сдавленными.

— Стю, смотри, что это здесь? — окликает девушку мужчина.

— Рюкзак? Это не мой.

— Я знаю, что не твой. Открой его.

Черт, рюкзак! Мишаня чувствует, как на загривке у него под курткой выступает пот, как капля сползает вниз по позвоночнику в такт звуку раскрывающейся молнии. Затем раздается шелест пакета. Он ждет вскрика, звука падения предмета на пол, визга, чего-то громкого, но вместо этого только тихий, хрипловатый женский голос:

— Пожалуй, тут правда кто-то есть.

— Что там внутри? — осведомляется приезжий.

— Сам посмотри.

Мишаня вжимается в шкаф еще глубже, как будто почти поверив на секунду, что все может быть как в том фильме, который он смотрел с дедом на каникулах года три назад. Что в шкафу, в самой глубине, может быть дверь, через которую он сейчас выберется отсюда в какой-то другой мир, где все его проблемы и страхи вмиг потеряют всякую важность и смысл. Но двери нет, и другого мира нет, есть только этот, и он весь сотрясается от поступи чужака. Ближе и ближе. Мишане страшно. Его ноги складываются, тело съезжает по стенке. Он зажмуривает глаза. Он почти хочет, чтобы дверцы шкафа распахнулись вот сейчас, чтобы они уже нашли его, чтобы только закончилось это ожидание, когда он знает, что обречен. Наконец он слышит скрип ржавых створок и ощущает, как на его закрытые веки падает полоска света. Он ждет удара, или толчка, или крика, но вместо этого к нему прикасаются чьи-то теплые пальцы.

— Эй, ты живой? — шепчет над ним тихий голос.

Он тут же распахивает глаза и видит перед собой лицо девушки. В дрожащем мерцании от печи ему кажется, что оно светится изнутри, парит в воздухе. И он знает ее, он видел ее раньше. Не на фотографии, а по-настоящему. Невольно он дотрагивается до того места, где только что были ее пальцы, все еще ощущая тепло ее прикосновения.

В эту секунду огромная черная тень загораживает свет.

— Настя, отойди оттуда.

— Да все в порядке, это мелкий парень, сосед мой. Как тебя зовут, я забыла.