Обряд на крови

Громко, заливисто прострекотала где-то в таежных дебрях разбуженная кедровка, предвещая зарождающийся новый день. Отвлекла, оторвала от тяжких мыслей. Взглянул на стремительно алеющий восток, и тут же вмиг застрял комок в горле. Медленно и величаво поднимался над горизонтом малиновый солнечный диск. Выхватывал, вырывал из темноты очертания горных хребтов. Поднялся, покраснел, побагровел, а через несколько мгновений выплеснулась, хлынула из-за сопок ослепительная яркая волна, поползла, покатила безудержно во все стороны, заливая темную тайгу расплавленным сусальным золотом. «Боже, красота-то какая! Никакими же словами не опишешь! Только и остается, что молча пялиться на все это во все глаза. Глядеть и глядеть неотрывно, так, чтоб пронимало до печенок, до последней клеточки, чтобы теплело и теплело внутри беспрестанно».

— Фу ты, черт мохнатый! — резко затормозил Назаров. — Ты же нас так заиками сделаешь!

Андрей едва на ногах удержался, уперся выброшенной вперед рукою ему в спину. Отступил на шаг и встретился глазами с улыбающимся Айкином.

— А-а, пришли! — взволнованно затараторил тот. — Хорошо, что пришли! Дедка вас давно ждет. И я жду. И дедка тоже. Я вас давно увидел, однако.

— А что ж ты тогда, морда твоя нанайская, — беззлобно выругался Назаров, — до последнего за деревом сидел, если ты нас давно увидел?

— Да вы ли, нет ли, — озорно прищурился Айкин, переминаясь с ноги на ногу.

— Ладно, хорош уже свистеть, хитрюля, — прервал его Назаров. — Пошли быстрее. Как там Боря?

— Немножко хорошо. Не спит уже. Уже почти не кашляет… Я его ухой покормил.

— Ишь ты — ухою! Ну, молоток тогда, — уже на ходу, повеселев после добрых новостей, сказал Назаров. — А где ж ты рыбу взял?

— Где, где? Поймал, однако. В речке. Там речка есть. Мы с дедкой нашли. Щуку большую острожкой приколол. Целых две штуки.

— Вот это здорово. Тогда и мы сейчас ушицы навернем. Ты как на это, а, Андрюха?

— Да только положительно, — ответил Мостовой, приотстал немного, обернулся, поглядел в сторону оставленной позади лудёвы и снова пристроился за спиной у Назарова.

— Возвернулись, слава богу! — радостным возгласом встретил их Крайнов. — Не утерпел, выбежал им навстречу. — А кто там палил-то? Не вы, поди?

— Нет, Иван Семеныч, — откликнулся Мостовой. — Не мы и не этот уродец. Определенно.

— Это из трехлинейки стреляли, — пояснил Назаров. — По крайней мере, очень на то похоже. И без глушителя… Вот я и думаю — не ваши ли это старые знакомые? Староверы?

— А хоть бы и так. Чего не может-то? Там же и кулёмка поблизости.

— Но стреляли-то, бать, по полной темноте? Чего им ночью по лесу шарахаться? Не с фарой же они охотятся?

— Да, знать, нужда какая вышла. Всяко же разно у людей бывает. А никаких фар, как я знаю, они отродясь не признавали. У них всегда по честному… Ну ладно. Нечего тут долго лясы точить. Идите, я вас ухой накормлю. Горяченького поешьте. Небось проголодались да застыли сильно? Оно ж без малого три часа в снегу прокултыхались.

— Сейчас, бать, я только Борю посмотрю, — сказал Назаров и подошел к раненому.

Кудряшов тотчас открыл глаза.

— А, нормально, Михалыч, — прошептал синими слегка подрагивающими губами, предваряя уже навязший в зубах вопрос. — Гораздо лучше. Почти не болит. Только вот слабость еще… А так терпимо.

— Хорошо, Боря. Ты только постарайся как можно реже кашлять.

— Постараюсь.

— Сейчас мы быстренько соберемся и дальше тебя потащим. Тут где-то рядом скит староверский. Там, говорят, бабка у них травница… А к тому времени и наши из заповедника подтянутся. Я им по рации… просигналил. Ты не волнуйся только. Все нормально будет.

— Я и не волнуюсь… И вы не спешите сильно. Поешьте сначала. Сколько вам меня еще по буеракам переть.

— Ладно. Разберемся. Не замерз?

— Нет.

— Ну, лежи тогда пока, отдыхай. Силенок набирайся. Попробуй еще подремать.

— Хорошо. Попробую, — ответил Кудряшов. Сомкнул веки, но тут же, снова приподняв, спросил: — Так мы сейчас что, вместе с этим брэком?

— Он не брэк, Борь. И нам не враг вовсе. Просто у мужика — свои серьезные проблемы. Ну все. Лежи. Я тебе потом все подробно объясню. Потом, когда поправишься. А сейчас лежи и молчи. Нельзя тебе много говорить. Лежи, Боря.

— Ты уж извини, Леш, что я к нему пока не подхожу, — очень тихо сказал Мостовой, приблизившись вплотную к подошедшему Назарову. — Ты не подумай только чего дурного. Не от того, что я как-то плохо к нему настроен. Просто… у нас с ним как-то сначала не очень-то заладилось. Вот и не хочу лишний раз его тревожить. Ему сейчас, я думаю, не до меня, не до моих туманных… объяснений.

— Да что ты? И в мыслях такого не было. Что я, не понимаю?

Кедр, на котором Глуша оставила свой знак — послание, долго им искать не пришлось. Рос он возле той самой баньки, куда когда-то их с Семенычем Елизар на постой определил. От баньки, конечно, совсем ничего не осталось, кроме выпирающей из-под снега каменки. А вот огромный столетний исполин уцелел. Только слегка обгорел и покрылся слоем сажи со стороны пожара.