Обрученные Венецией

Безусловно, она с довольством замечала, что многие венецианцы оборачиваются в ее сторону. Казалось, будто жители лагуны сумели заметить в этой даме чужеземку, словно происхождение отражалось не только в притягательных чертах прелестного лица, но и в малейшем движении или жесте. И сейчас, вопреки ее стремлениям скрыться в месиве блеклых серо-коричневых тонов, сливающихся в толпе многочисленного люда, облаченная в довольно скромные одежды желто-бежевых оттенков, Каролина все же выделялась из общей массы людей отличной от венецианцев внешностью. На то повлияла гремучая смесь французских и генуэзских кровей в ее теле, создавших образ поистине благородной женственной красоты.

Пытливый взор Каролины привлекли к себе торговцы восточными тканями и как истинная модница она не смогла пересилить внутреннее желание уйти прочь и немедля подошла к прилавку с ценным товаром. Но от увлекательного дела ее отвлек внезапный крик и последовавшая за ним волна возгласов. Каролина с любопытством сощурила глаза, ибо солнце совершенно слепило, и всмотрелась в толпу, спешившую разойтись в разные стороны.

Площадь рассекала вереница людей, связанных друг с другом, вразнобой шедших по рынку, словно упряжка с собаками, намеревающимися вылезти из ошейника. Их вид казался синьорине ужасающим: одежда разорванными клочьями оголяла рваные раны с запекшейся под лучами палящего солнца кровью. Волосы походили на скомканный моток запутавшихся нитей, и очевидно, что они неделями не знали мыла, из-за чего Каролине даже почудилось, что от арестованных исходит дурной запах, хотя они находились слишком далеко, чтобы ощутить его. С двух сторон от вереницы шли надзиратели, с откровенным презрением толкавшие людей в «упряжке» и время от времени ударяющих их палками. Поначалу синьорина предположила, что это ведут в казематы преступников, но для такого важного конвоя здесь присутствовало слишком мало стражников.

– Да не бей их так, Николо! – кричал один из стражей другому, когда тот бил мужчину за то, что тот споткнулся. – На рынке за них и дуката не дадут!

– Вонючие работорговцы! – процедил венецианец, оказавшийся рядом с Каролиной.

– Торговля людьми? – опешила она.

– Еще бы! – фыркнул с презрением тот. – Наверняка этим славится сейчас лишь Венеция: на что только не способны местные патриции, дабы использовать бесплатный рабочий труд на своих фабриках.

С этими словами торговец сплюнул в сторону, едва не попав своим плевком на рядом стоящую женщину, одарившую его гневным взглядом.

Каролине прежде не приходилось быть свидетельницей подобных весьма неприятных зрелищ. Да и мысль о том, что в их обществе еще возможна торговля людьми, заставляла ее ощутить подавляющее чувство разочарования. Ей казалось, что все это в прошлом, ведь в отцовском палаццо прислуга нанималась на прислуживание герцогу на добровольных началах. Да и во дворце сенатора Фоскарини она также сталкивалась с вольнонаемной челядью. Поэтому, словно для того, чтобы убедиться в правдоподобности суждений торговца, она невольно подошла ближе к веренице.

Тут же ей пришлось столкнуться с собственным недоумением, – она заметила, что венецианцы не чтили своим вниманием эту картину, словно зрелище для них было не чуждым. И внезапно… словно знакомые черты промелькнули в этой толпе испачканных грязью лиц, и она с любопытством принялась рассматривать каждое из них. На какой-то момент ей показалось, что это лишь видение, но тут… снова… И когда караван остановился у здания, где рабов принялись выстраивать вдоль стены, сердце Каролины едва не замерло: среди рабов она смогла различить… Палому.

Распознав черты ее измученного лица и услышав до боли знакомый голос, который в силу своего командного характера та не стеснялась повысить даже на надзирателей, Каролина вскрикнула:

– Господи, не верю своим глазам! – и тут же закрыла лицо руками.

Пробравшись против течения спешащей ей навстречу толпы, синьорина подбежала ближе и убедилась в своей правоте: измученная, чумазая, с растрепанными по потному лицу волосами Палома стояла со слезами на глазах, вместе с которыми на ее лицо просачивались отрешенность и равнодушие.

– Ох, родная! – едва сдерживая в себе комок рыданий от нечаянной радости, пробормотала Каролина. – Палома… Палома… как ты здесь оказалась, дорогая?

Синьорина бросилась к ней, но дорогу ей преградил один из надзирателей.

– Только попробуй меня остановить! – сквозь зубы процедила дама, обрушивая на того шквал гневных искр из голубых глаз, точно грозовые молнии на фоне ясного неба. – И тебе придется испытать на себе не Бог весть какие страдания! Клянусь тебе!

Судя по ее уверенному шагу и ухоженному внешнему виду, стражу стало очевидно, что она – представительница знати.

 Останавливаться синьорина даже не думала, поэтому он инстинктивно отступил в сторону, позволив пройти мимо себя.