Обрученные Венецией

Каролина бросилась с объятиями к измученной Паломе, прижимая ту к себе и покрывая поцелуями ее вспотевшее лицо. На глазах девушки засверкали слезы и, рыдая, она едва не упала на колени перед кормилицей. Осознание того, что она имеет счастье смотреть в глаза родному человеку, заставляло трепетать ее измученное от ностальгии сердце.

– О, синьорина Каролина… – Палома вытаращила глаза, принявшись креститься, словно видела перед собой привидение. – Бог мой, вы живы…

– Да! Несомненно! Несомненно, родная моя, я жива, – Каролина прижала связанные руки кормилицы к груди.

– Так мы же… мы же похоронили вас… – испуганно прошептала Палома.

– Что… что значит, похоронили? – оторопевшая Каролина попятилась назад.

– Ох, синьорина, эти тупоголовые солдаты, очевидно, приняли за вас тело служанки Элены, – сомкнула полные губы Палома. – Чуяло мое сердце, что они ошибаются…

– Почему ты здесь? Как маменька? Как отец? – с нетерпением спросила Каролина. – Тебе хотя бы что-то известно об их судьбе?

Вопросы синьорины вызвали в глазах Паломы очевидное смятение. Предчувствуя нечто ужасное, Каролина сильнее схватила руки кормилицы и затрясла их.

– Что, Палома? Что ты знаешь?

Кормилица перекрестилась и, вытирая набегающие слезы, тихо промолвила:

– Разве вам неизвестно, синьорина? – воскликнула она и залилась слезами. – Они ведь… горе-то какое… да упокоит Господь их души…

Да упокоит… Господь… Каролина отвела взгляд, что-то пролепетав самой себе, а перед ее глазами… перед глазами ослепительно-солнечный мир погряз в вечную темноту. И словно в подтверждение этому солнце на небе закрылось темной тучей.

Стало быть, ее догадки оправдали себя…

– Герцога убили в бою, а герцогиня… – Палома вновь залилась слезами, – герцогиня заживо сгорела в пожаре. Мы похоронили и вас… – она вновь перекрестилась. – Синьорина Каролина, ужас-то какой! Госпожа Изольда радовалась кончине вашей, не скрывая этого. А нас она распродала в рабство, обвинив в сговоре против герцога…

Рыночная суматоха вокруг Каролины словно слилась в бесформенное черно-белое пятно, и только сейчас она ощутила наполнившие глаза слезы. Один из надзирателей, проходя мимо дамы, грубо толкнул ее, но боль от услышанного настолько сковала девушку, что эта мелочь осталась ею незамеченной. Она тут же обернулась к Паломе, сжимая рукой свое горло, словно пытаясь сдержать рыдания внутри себя, но две слезинки, словно капельки души, все же скользнули по щекам.

– Значит, Изольда продала вас, как свиней, – в отчаянии пролепетала она. – А мятеж?

– Ох, это событие обрастало слухами. В Генуе говорили, что отец ваш участвовал в сговоре с Миланом и крестьянами… Якобы у его светлости был замысел свергнуть генуэзскую власть. Только смерть его и спасла от позора на виселице. В Милане же говорят, – Палома снизила голос до шепота, – говорят, что это Венеция поддерживала крестьян…

Эти слова вызвали в душе Каролины шквал страшных и невнятных догадок. Она знала наверняка, что первое – пустые сплетни… тогда как второе предположение вполне может оказаться правдой! Ее тело содрогнулось от застрявшего внутри разочарования, так и норовящего в любой момент взорваться очередным приступом истерии. И только Бог видел, как она всеми силами пыталась совладать с собой. Каролину вновь оттолкнул от Паломы какой-то прохожий и, словно безумная, она бросилась через всю площадь в сторону Гранда.

Боже Всевышний… а ведь сейчас все и сходится… Ее слепили застилавшие глаза слезы, и она, точно слепой котенок, бежала на ощупь. Вот как Адриано Фоскарини оказался в тот вечер у берегов Генуи… Разумеется! Выдумал историю о совпадениях и прочей ерунде… Он не просто принимал участие в сражениях… он ведь и стал союзником-убийцей ее матери и отца… Ее же похитил, чтобы теперь завладеть титулом… и вместе с тем обрести власть в Генуе. Проклятая венецианско-генуэзская война! Все увязывалось в ее голове, как казалось, в логическую цепочку. Несносный венецианец! Бесчувственный мерзавец… Ее людей продают на площади этой несносной республики, где зло кишит, как в самой преисподней… Каролине чудилось, что вокруг нее вся Венеция покрылась черным покрывалом предательства и тщеславия. «Теперь все сходится… – тихо твердила она. – Все сходится…».

Ее сердце просто разъедал неистовый гнев и жажда возмездия… Она ощущала готовность броситься на сенатора и исцарапать его лицо своими коготками. Нет, заколоть кинжалом, висящим на его поясе… Ох, может ли душу человека съедать что-то кощунственней, чем само лицемерие? Очевидно, лишь жажда мести!

Сверкающие на ее лице слезы заставляли прохожих с жалостью смотреть ей вслед. Но она бежала, бежала, бежала, не обращая внимания на сочувствующие взоры окружающих ее людей. Буквально налету прыгнув с мола в гондолу, Каролина гневно приказала гондольеру:

– К палаццо Фоскарини! Живо!

Сводившие ее с ума мысли, одна за другой сменявшие друг друга, вызывали желание исчезнуть из этого мира, и, словно от безысходности, она спрятала лицо в ладошках, всей душой желая раскрыть глаза и увидеть себя на другом краю земли… Если он, этот край существует.