Обрусители

Но его соображения были не легки: неприятность корреспонденции усиливалась еще тем обстоятельством, что в Болотинск только что прибыл новый губернатор, про которого ходили такие слухи, что из конца в конец вся Болотинская губерния вздохнула о блаженной памяти уволенного Михаила Дмитриевича. - «Умел взять - умел и другим дать!», говорили вздыхатели и со страхом ожидали грядущих событий. Но этот страх превратился в настоящую панику, когда в числе пяти-шести человек был внезапно уволен Шнабс, известный губернатору еще по Вятской губернии. Тогда многие робкие поспешили подать в отставку сами, да и у остальных на сердце было неспокойно. Петр Иванович, считавший себя на отличном счету в губернаторской канцелярии, чувствовал себя прекрасно, когда корреспонденция разом и безжалостно уничтожила все его спокойствие. Как всякая корреспонденция, она, чтобы получить право печати, могла говорить о многом только намеками, заставлять догадываться, скрывать настоящий смысл между строками; но Петр Иванович, знавший гораздо больше, нежели знал сам корреспондент, понял и дополнил то, чего в ней не доставало. С трусостью, свойственной нечистой совести, он стал бояться даже того, что не было никому известно. - A вдруг!.. думал он и чувствовал, что его бросает то в жар, то в озноб. Страшное слово взяточник, никем еще непроизнесенное, уже гремело у него в ушах, вырастало перед глазами... В комнате было тихо, a ему слышались явственно голоса. Это было почти наваждение. Петр Иванович зажмурил глаза и долго просидел в этом неприятном положении.

ХVIII.

В тот же вечер у Орловых сидел Зыков. Он был в восторге от корреспонденции.

- В жизнь свою не читал ничего лучше! Коротко, ясно, оскорбительно от начала до конца, каждый знак препинания саж по себе пощечина и в то же время, извольте указать, что именно оскорбительно! - говорил он Татьяне Николаевне, которая не могла не смеяться, глядя на его возбужденное и довольное лицо. - Я, знаете, солдатам читал, сначала сам, потом велел фельдфебелю прочесть: - Ну, что, спрашиваю, поняли, ребята? - Поняли, ваше высокоблагородие. - Что же вы поняли? - В присутствии мошенствовали, ваше высокоблагородие!

- Быть не может!

- Вот вам крест! - перекрестился Зыков.

- Ну, смотрите, - сказал Егор Дмитриевич: - «пан маршалок» подаст на вас новую жалобу за омрачение его чести.

- Пусть хоть самому Господу Богу жалуется! его, говорят, черти брали, всего коробило, как читал... Мне сейчас Гусев сказывал, на углу встретил... Ведь главное: он от вас этого никак не ожидал, не думал...

- Отчего? после истории с Десятниковым он должен был понять, что я так не оставлю.

- Поверьте, ничего он не понял... И вдруг такой сюрприз! Ну, штука! Вы послушайте, какая потеха с корреспонденцией была; вот уж в самую точку попала. Получил я сегодня утром газету, прочел, да так и вскочил. Говорю Игнатовичу: говори - слава Богу! Ну понимаете, не мог выдержать. - Слава Богу! говорит, ваше высокоблагородие. - A теперь давай одеваться! Положил номер в карман и иду к обедне. Становлюсь рядом с судьей Натан Петровичем и говорю ему за проповедью: - Заходите, говорю, ко мне, какой я вас корреспонденцией угощу - прелесть! - Нельзя, говорит, после обедни у нас крестины: еврейку Фейгу-Рейзу в христианскую веру приводим; я и отцом крестным... A он, знаете, религиозный такой; ну, и с попом в хороших отношениях.

- Вот этого я не могу понять: как порядочный человек может быть в хороших отношениях с протоиереем Сапиенцей? He сам ли Натан Петрович его прозвал протоевреем? По моему, ваш Натан Петрович для меня загадка, которую, признаюсь, мне не хотелось бы разгадать, - сказала Татьяна Николаевна,

- Нет, он отличный, вы его еще не узнали... Но у него должность такая...

- To есть какая же? - спросила она с удивлением.

- A такая, что он должен быть со всеми хорош, - ответил совершенно серьезно Зыков. - Председатель съезда...

- Ну, батюшка, как хотите, a с эдакой должностью поздравить нельзя! - сказал, смеясь, Орлов.

- Что же дальше, Александр Данилович? - спросила Татьяна Николаевна, заметив, что Зыков как будто, обиделся. - Натан Петрович сказал, что у них крестины...

- Ну, да! мне, говорит, к вам нельзя, a заходите вы к протоиерею, там при всей публике прочтете: литературно-православное утро выйдет, смеется. Он, знаете, эдакий меткий, ну и, разумеется, тотчас понял... Идем к протоиерею; у него пирог на столе, сам в фиолетовой рясе, борода расчесана, попадья в клетчатом платье со шлейфом, исправница с судейшей на диване, как двуглавый орел - головами врозь... Полиция, юстиция, министерство просвещения в лице Сосновича - словом, весь синедрион - все тут около пирога хлопочут. Выбрав удобную минуту, я вынимаю газету и громко, знаете, говорю: - Вот, говорю, господа, корреспонденция из нашего города, не угодно ли прочту? Все так и встрепенулись, исправник даже жевать перестал.

- Сделайте одолжение! кричат, - весьма интересно: на лицах волнение неописанное. Про всех, говорю, господа, есть. - И про меня? - спрашивает, безмятежно улыбаясь, Соснович, подходя ко мне боком.