Обрыв

Я была не просто чумная, я была в состоянии шока. Ни одной мысли в голове кроме той, что этот мальчик — сын Максима. От кого, почему его прячет Андрей? Я не знала, но я собиралась это узнать немедленно и прямо сейчас.

Я поехала к Андрею. Влетела в его офис, расталкивая охрану, впервые злая до такой степени, что казалось просто взорвусь. Брат, едва увидев меня растрепанную, бледную, приказал сотрудникам освободить кабинет.

— Что случилось?

Подал мне стакан воды, но я отставила его на стол, расплескав половину на бумаги, но Андрей даже не обратил внимание.

— Ты бледная, как смерть. Что-то узнала о Максе?

— Яков Левкович, — выпалила я. — Кто такой Яков Левкович? И почему никто не знает, что это сын… сын моего мужа?

Брат громко выдохнул и допил остатки воды сам.

— Верно. Никто не знал. До этого дня. — Андрей сел напротив меня за стол, закурил. — Начал заново и никак отвыкнуть от этой дряни теперь не могу. Александре не говори, — стряхнул пепел, — я так понимаю, следила за мной? Не доверяешь? Или… настолько чужими все стали. Какого черта происходит с этим семейством?

— Андрей… я сегодня узнала, что у моего мужа есть сын. Я хочу получить ответы. Сейчас хочу. Потом я отвечу на твои вопросы насчет того, что стало с нашей семьей… потом, когда вначале на них ответишь ты.

— Это Фиму расстреляли тогда в центре города. Я не убил его, как будто чувствовал, что пригодится. Он пришел ко мне с ребенком на руках, корчась от ломки и умоляя, чтоб денег ему дал… Никаких анализов мы тогда еще не проводили, потому что он не говорил, кто отец. Но я отказался ему помогать, отказался спонсировать его ломку. Вот и заявил, что я дядя. Конечно, никто не поверил. Сделали тест и… В общем, я мальчика забрал и сказал, что сам о нем позабочусь. Что конченому наркоману ни копейки не дам, потому что скорее ребенка уморит, чем откажется от очередной дозы. Он затаил злобу, через бывших напарников с людьми Ахмеда связался, поэтому и сорвалась тогда вся наша затея, когда Александра к заправке не приехала. Только Фима в последствии, как оказалось, и правда, к ребенку этому привязан, готов был на все ради того, чтобы его вернули. Я пообещал, что верну… знал, что лгу, но пообещал, что отдам. Хотел запустить пулю в лоб твари, только подумал, что должников лучше держать в живых. Некоторое время. Особенно если в твоих руках крючок, на котором тот плотно сидит.

И когда мы с Максом и Изгоем думали, как использовать ту информацию, которая у нас оказалась об Ахмеде и покушении, то мне сразу Фима на ум пришел. Собаке собачья смерть. А мальчик? Пока что он был в больнице. Я хотел убедиться, что он здоров и что моему племяннику ничего не угрожает. Просто не время пока. И вот, в очередной раз, когда Фима умолял дать увидеть ребенка хотя бы одним глазком, я сказал, что согласен, но только после выполнения одного задания. Тот согласился, не задавая лишних вопросов.

Ему заранее даже такую же татуировку набили, как у меня на руке была — для формальности. Для протоколов опознания и экспертиз всяких. Понятно, что все, кто был вовлечен в это дело, прекрасно знали об этой спланированной мистификации. И именно об этом мы и толковали тогда с генералом ФСБ. Чтобы похоронили без шума, никаких СМИ, усиленная охрана и ограниченный список "гостей". Фиму приодели… Одежда, обувь, темные очки… Я зашел тогда в задние бизнес-центра и сразу же вышел… Только это был не я… Шагал, делая вид, что забыл что-то в машине. Это заняло секунд десять. Фиму сразу же сняли. Расшибли голову всмятку, и вторым выстрелом в лицо. Это, можно сказать, везением было. А Якова я спрятал.

Он закончил монолог и закурил еще одну сигарету, а я откинулась на спинку стула, чувствуя, как задыхаюсь.

— Сестру Фимы Ева звали? Где она? Что с ней?

— Родила и покончила с собой. Макс ее бросил, она на коксе сидела, а потом вены порезала. Фима за это и мстил твоему мужу.

— Почему… почему ты не сказал никому?

— Не знаю… — Андрей отвернулся, — у вас и так неприятностей хватало. Ты в коме, он в шоке. Куда еще ребенок чужой.

— Это чудовищно.

— Здесь много всего чудовищного происходит, Дарина. Мы все здесь чудовища. И я, и твой муж, и Изгой. Все. Даже ты… потому что не напрямую спросила, а следила за мной.

— А ты бы сказал? Ты о ребенке сколько лет молчал. Ты и о Максе мне многого не говоришь. Так поверхностно. А я знать хочу. Все хочу знать. Я не дура какая-то бесхребетная, не овца. Не надо мной управлять, как своим стадом.

— Я не управляю тобой. Я уберечь хочу, после всего, что было, после аварии. Уберечь, понимаешь?

— Не надо меня беречь. Правду мне скажи. Где он?

— Пока не знаем. На след напали, но он тут же оборвался. Я ковыряюсь, ищу и найти ни черта не могу, как слепой котенок. Как в каком-то гребаном лабиринте. Мы последний раз говорили совсем недавно о наших делах, о бизнесе, а потом я узнаю, что он линии продал.

Андрей нервно расстегнул пуговицу рубашки у горла. Вот сейчас он не врал. Я видела, что не врал.

— Он мне письмо оставил.