Обрыв

— Здесь все не так просто, Андрей Савелич. У вас сейчас большие проблемы. Вас пробивают высшие структуры и ищут к чему придраться. Один неверный шаг, и найдут. Кто-то очень заинтересован вас либо ликвидировать, либо заставить плясать под свою дудку. И мой вам совет — не давайте врагам козыри в руки. Отбытие в военную часть под чужими документами может быть растолковано, как попытка террористического акта. Особенно с учетом того, что вашими линиями осуществились две перевозки незаконного товара. Это может окончиться очень плохо для вашего брата.

— Я вас понял, Виктор Иванович. Спасибо за информацию.

Нажал мышкой на одну из папок с названием "недоверие". Я придумывал им названия. Потом мог долго не перечитывать, некоторые не трогал совсем. Особенно те, где писал отцу. Налил еще одну порцию коньяка и погрузился в это недоверие… Погрузился в собственное противоречие. И я не знал, с каким самим собой я согласен больше.

"…Только Дарина, собрав в кулак последние силы и пройдя через разочарование и отчаяние, смогла поверить Максу опять. Этих двоих связывает что-то вне человеческого понимания. Их чувства нельзя назвать любовью. Скорее, зависимостью неизлечимой. Полное растворение друг в друге — никто из них собой уже не был. Часть каждого вросла в нутро другого так, что не выжить уже друг без друга. Я это в больнице понял, после того, как Дарину увидел. Примчалась к нему, сердцем почувствовала, что случилось что-то, все вдруг неважным стало, чувства оголились, и наружу вырвалось лишь настоящее — полное осознание того, что не отдаст его никому, даже из лап смерти вырвет. Решила все для себя. Что он ее, а она его. Никакая жестокость, никакие унижения и разочарования не смогли убить эту абсолютную и бескомпромиссную готовность быть с ним. Рядом. Всегда и при любых обстоятельствах. Кто-то назовет это слабостью, кто-то смирением, найдутся и те, кто злорадно назовет Дарину дурой, потерявшей последнюю гордость. Только книги пишут и кино снимают именно о такой любви. О ней мечтают по ночам наивные молоденькие девочки, не понимая, какая она на самом деле страшная. Своей силой, для которой грань между добром и злом давно исчезла. Она неподвластна им самим, и в один момент из счастья может превратиться в проклятие. Они нашли в себе силы вернуться друг к другу. Начать жить заново. Да. Заново. Потому что в ту ночь они умерли, оба. Не мне их судить. Каждому из нас суждено прожить только одну жизнь, другой не будет, поэтому и выбирать тоже только нам, как и отвечать потом за этот выбор.

Стало немного легче, когда увидел, что сестра улыбается. Как смотрит на ребенка, светясь от счастья, даже Макс преобразился, появилось в нем то, чего раньше не было — готовность не только брать, но и отдавать. Каждый раз, корда смотрел на племянницу, в душе нежность разливалась вперемешку с горьким сожалением, ведь рождение своей дочери мне увидеть не удалось. Потерял много, не вернешь уже, потому и признал их право на это счастье.

Только лукавить не стану — не скажу, что рад за Дарину. Потому что отрицания во мне больше, чем радости. Опасения, что повторится все это. Такие, как Максим, не меняются, и я, в отличие от Дарины, верить ему пока не мог. Остался тот самый осадок на душе, горький и тяжелый, которым так щедро одаривает разочарование.

Мы продолжали общаться, собираться в честь семейных праздников, вели общие дела, но время беззаботных шуток, счастливых взглядов и ощущение единого целого прошло. Молчание становилось неловким, слова — взвешенными, прощания — сдержанными. Мы не возвели вокруг себя стены, слишком многое нас связывало, только в отношениях появилась натянутость, когда, находясь с человеком в одном помещении более нескольких часов, чувствуешь, что лучшим выходом будет — разойтись каждый в свою сторону, чтобы не позволить нарастающему напряжению разрушить остатки былого единства.

Можно простить друг другу все, только простить — не значит забыть. И я пока не готов был забывать. Понял, пытался принять, но забыть — нет. Не удастся. Время покажет, как мы будем с этим справляться. Каждый в себя приходит по-своему, как и смысл жизни обретает свой. И если для кого-то из нас он состоял в любви, то для меня превратился в месть. Ахмеду. Рациональную, продуманную и просчитанную. И старая как мир поговорка о блюде, которое нужно подавать холодным, зазвучала для меня по-особому. Кажется, я даже почувствовал, каким неповторимым является этот вкус — вкус мести. Остро-пикантный, с горьковатым послевкусием разрушенных судеб."

Я молча смотрел на яркие блики от огня в камине. Они бросали причудливые тени на стену и пол. За окном все еще бушевал ураган. Дождь, гроза. Как будто сама природа бесновалась вместе со мной.

Можно простить друг другу все, только простить — не значит забыть. И я пока не готов был забывать. Понял, пытался принять, но забыть — нет.

Эта фраза вертелась у меня в голове снова и снова.